— А ты уверен, что он будет, этот обратный путь? — сказал Мусго, но, заметив вытянувшееся лицо Игнасио, быстро поправился: — Это шутка, чтобы не сглазить. Да и… я ведь не проводник. Я просто всегда там, где нужен. — Игнасио опустил голову. За то короткое время, что они практически молча пробирались западными окрестностями города, а особенно, когда, задыхаясь, летели над суровым Эбро, этот странный мальчик приобрел над ним какую-то таинственную власть. Игнасио стало казаться, что он знал Мусго всю жизнь и что ближе друга у него никогда еще не было и не будет. Впрочем, из самолюбия он постарался приписать это очарование новизне места, остроте ощущений, волшебной красоте пейзажа и… полной луне. — Но знай, если услышишь вороний крик — вот такой, — Мусго совершенно неотличимо от вороны, протяжно и тоскливо каркнул несколько раз подряд, — значит, я недалеко, и все знаю.
— Но почему именно ворона? — желая еще как-то продлить общение с загадочным мальчишкой, полюбопытствовал Игнасио.
— Потому. Когда-то у меня была птица, красивая, умная… В общем, я люблю птиц, а что в осажденном городе удобней вороны? — нехорошо усмехнулся он. — Ладно, вперед, — и мальчик слегка подтолкнул Игнасио к черному пятну лодки. — Луна уже вот-вот скроется…
Следуя совету Мусго, Игнасио, отвязав лодку и оттолкнувшись от берега, лег на влажное днище, прикрылся лежавшим там отсыревшим одеялом и еще долго не мог прогнать из памяти последний небрежный жест и какие-то покровительственные слова, брошенные ему в спину. И мальчик снова и снова изо всех сил старался послать подальше этого сумасшедшего с его бреднями о луне и воронах. Впереди было настоящее дело.
Сколько времени прошло с того часа, как лодка легко соскользнула в воду, Игнасио был не в состоянии определить. Он видел, как промелькнули мимо массивные, облепленные тиной опоры моста, как луна сначала потеряла четкие очертания, а потом скрылась в облаке, потом как небо зарозовело и налилось снизу светлым золотом. Ему казалось, что он плывет уже много дней, целую жизнь, и перед слипающимися глазами потянулись образы прошлого. Игнасио не жалел, что судьба забрала его из дворцов, не обижался на Пепу, которую про себя все равно продолжал называть мамой, ни в чем не упрекал дона Мануэля, но привыкнуть к мысли, что его родной отец и есть тот высокий худой старик, ему все-таки было трудно. Клаудиа — другое дело. Он помнил ее еще с детских лет, она часто бывала верной подругой его игр и проказ, но дон Рамирес…
Безусловно, он благороден, умен, смел, его любит вся Сарагоса, и сам Игнасио сейчас плывет не куда-нибудь, а ему на выручку, но, может быть, лучше было бы встретиться не с ним, а с той, что умерла, подарив ему жизнь? Интересно, какая она была? Клаудиа почти не говорила об ее внешности, а по коротенькому рассказу дона Рамиреса ничего конкретного представить себе было невозможно. Говорят, она была, как андалузская роза, печальная, истовая и нежная. Игнасио силился представить себе мать, но смуглость и черный бархат глаз упорно затуманивались молочно-белым, небесно-серым и золотым… Клаудиа похожа на отца, а уж он, конечно, на мать… Надо будет спросить у Педро… И с этой мыслью Игнасио, наконец, заснул.
Проснулся он от грубого толчка в плечо. Днище под спиной уже не покачивалось, и мальчик испуганно открыл глаза. Прямо над собой он увидел две иссиня-черные всклокоченные бороды и два затасканных головных платка на шишковатых лбах.
— Вы из партиды эль Эмпесинадо? — обрадовался Игнасио и уже подтянулся на руках за борта, чтобы выскочить из лодки.
— Слышь, как говорит! Ишь, змееныш, только сиську изо рта выпустил, а уже на стороне французов!
— Да чего с ним разговаривать, Гапильос, голову в воду — и вся недолга, — рассудительно заметил второй и крепко схватил Игнасио за куртку.
— Вы что?! Я Игнасио де Гризальва, ищу своего отца, дона Рамиреса, то есть Хосе Пейрасу…
— Каков наглец, а? Да всем на двадцать лиг вокруг известно, что старик давным-давно потерял свою дочь, и никакого сына у него отродясь не бывало! Ты бы, прежде, чем врать, хоть разузнал все как следует, — почти с жалостью проворчал тот, кого назвали Гапильосом.
— Так, значит, вам неизвестно, что четыре дня назад он встретился с нами у моста? — с надеждой пояснил Игнасио. — Вся Сарагоса пела и плясала за…
— С кем это «с нами»? — насторожился второй. — Знаешь, Гапильос, их тут, видно, целая шайка, и чем быстрей мы покончим с этим, тем проще будет разбираться с остальными. Остальные-то, небось, не такие придурки, как этот. В общем, бери наваху да отведи его вон за те кусты.
Сердце Игнасио судорожно сжалось. Чем, чем может он доказать, что он не шпион?
— Пошлите хотя бы кого-нибудь в город и узнайте… — взмолился он.