Клаудиа, или Дети Испании

Но Педро не слушал болтовню Локвакса, слишком тяжелый камень лежал у него на сердце. Ему казалось, что теперь уже ничто и никогда в этой жизни не принесет ему счастья и подлинной незамутненной радости. Зачем теперь жить, если все вокруг обрели себя, и только он один остался в стороне, как и прежде никому не нужным сиротой. К счастью, здесь столько возможностей… умереть…

И он грустно запел когда-то давно сочиненную им песню, в которой хотел излить всю горечь своей одинокой неприкаянной души.

Есть на свете много глаз,
Но лишь пара вдруг встревожит,
Вдруг лишит покоя вас,
Будто тень на свет положит.
Тень — день,
Тень — ночь,
А свет?
Свет — прочь!

Но Локвакс, как старый солдат, ни за что не хотел сдаваться и любыми средствами пытался отвлечь своего любимца от мрачных мыслей. Поэтому он бодро подхватил песню, которую уже успел выучить, несколько раз услышав ее от Педро.

И без этой пары глаз
Вам уже не жить на свете,
Словно тень она для вас,
И терять ее не смейте.[169]

Однако Педро не подхватил припева и только нахмурился еще сильнее.

— И все-таки, Перикито, не унывай, — продолжал бубнить безногий. — Какие твои годы, все у тебя еще впереди. Вот подожди, отобьем французов…

«А что будет тогда? — краем уха слушая старческую болтовню, задумался Педро. И сразу же решил. — Если только суждено мне остаться в живых в этой бойне, уйду к Хуану». А потом потрогал его кольцо, которое повесил себе на грудь, и вдруг сказал:

— Послушай, старина, есть у меня к тебе одна просьба.

— Да, да, говори, Перикито. Я для тебя все готов сделать…

— Все не надо, Локвакс. Просто… если вдруг я погибну, похорони меня на Лас Эрас…

Однако Локвакс ничего не успел ответить. В следующее мгновение где-то вправо за домами раздался крик, выстрел, а после пронесся истошный женский вопль:

— Французы…

— Карамба! — выругался Педро и, крикнув «Рота, за мной!», бросился в том направлении.

Локвакс, с пониманием пропустив солдат, дабы не мешать им своей неуклюжей тележкой, однако, сразу же поспешил вслед за ними.

Яркое пригревавшее солнце, не показывавшееся уже много дней, сыграло с защитниками Сарагосы нехорошую шутку: долголетняя привычка к сиесте взяла верх над уставшим сознанием, и солдаты вздремнули. Но у сменявшихся по три раза на дню французов не было необходимости в отдыхе, и они не замедлили воспользоваться своим преимуществом. Мелькнув пару раз над окопами и против обыкновения не услышав со стороны города ни выстрела, ни проклятья, французы решили рискнуть, и маневр их едва не удался. Однако покровительница города, как видно, действительно берегла своих любимых детей. Какая-то женщина высунулась в окно второго этажа, намереваясь вытряхнуть коврик, и вдруг, словно в страшном сне, увидела безмолвно бегущих в атаку людей в синих шинелях. Она крикнула, чтобы развеять кошмар, но в ответ раздался выстрел, и несчастная едва успела скрыться в окне…

Педро летел впереди роты, сразу же давшей по врагу залп, и проклинал все и вся а, в первую очередь, себя за то, что, поддавшись собственным переживаниям, едва не прозевал штурма. Дело действительно разгорелось нешуточное; французов оказалось в несколько раз больше, чем его валлонцев, и впору было ударить в набат. И все же Педро, уязвленный промахом, никак не хотел давать такой команды, прекрасно понимая, что набат этот, быть может, ворвется в самый ответственный момент церемонии… Он прекрасно знал, что Аланхэ тут же бросится на позиции, несмотря ни на что, а это будет очень дурным знаком. И в результате вместо того, чтобы тут же оповестить город о грозящей ему опасности, Педро, кусая губы от ненависти, обиды и ревности, сам дрался за десятерых, при этом не уставая молиться про себя святой деве дель Пилар, чтобы не выдала, чтобы спасла и его, и коменданта, и город.

И святая дева опять раскинула над искренне верящим в нее Педро свое покрывало. За несколько кварталов от разгоревшейся бойни, — ибо иначе никак нельзя было назвать то, что творилось сейчас у редута, где рота валлонцев билась едва ли не с целым полком французов, — как раз в это время генерал Реновалес вел на новую позицию полк егерей. Услышав невдалеке стрельбу и крики, по их характеру опытный генерал мгновенно определил всю опасность возникшей на этом фланге угрозы и более ни мгновения не раздумывая, закричал:

— Полк, к бою!