Клаудиа, или Дети Испании

— Герцог, — быстро обратился граф ко все еще молчащему и пораженному Ланну, — распорядитесь поднести сеньорите подогретого вина и немедленно велите доставить сюда мальчика и Педро.

— Там еще наш отец, — вдруг начала что-то понимать Клаудиа.

— Отец? — удивился дон Стефан.

— Да, отец, дон Рамирес… он… ранен в ногу…

— Герцог! Клаудиа нашла отца! Распорядитесь, Ваше Сиятельство… — вне себя от возбуждения выпалил граф. Но Ланн все молчал и продолжал изумленно смотреть на черный призрак.

— И Гарсия…

— Гарсия? Какой Гарсия? — удивился дон Стефан.

— Граф Аланхэ… мой муж… — выдохнула Клаудиа и опустила голову, будто исчерпав последние силы.

— Муж?! — одновременно вскрикнули оба мужчины, но один с удивлением, а другой — едва ли не с гневом.

— Так вы… жена генерал-капитана? — с посветлевшими от злобы глазами спросил маршал.

— Артиллеристка, — эхом подхватил его адъютант, и в палатке повисла зловещая тишина, нарушаемая лишь хриплым женским дыханием.

— Герцог, прошу вас еще раз: распорядитесь поднести графине де Аланхэ бокал теплого вина, — жестко напомнил граф. — Надеюсь, вы не собираетесь запятнать свою честь нарушением подписанной вами же капитуляции?

Маршал Ланн и его адъютанты угрюмо переглянулись.

— А Педро… Кто этот Педро, мадам? — жестко спросил Ланн, не обращая никакого внимания на слова графа.

— Он… Он — капитан валлонской гвардии, — собравшись с духом, выдохнула Клаудиа, и возглас возмущения пронесся по палатке. И тогда, слегка пошатнувшись, словно от порыва ветра, призрак оттолкнул стоявшего рядом гренадера и, подняв голову, в первый раз в упор посмотрел на благоухающего кельнской водой маршала.

— В таком случае, граф, боюсь, вы требуете невозможного, — медленно проговорил Ланн. — Капитан валлонской гвардии… Сумасшедший с кудрями, как у самого Вельзевула… Да этого дьявола знает и ненавидит у нас последний фейерверкер! Мне никто не простит этого, граф.

— Вам, герцог, следовало бы бояться не своих солдат, а суда истории, — спокойно ответил ему дон Стефан.

— Плевать мне на суд истории, граф, — запальчиво бросил маршал. — Я сам вершу ее.

— То есть вы хотите сказать, что отдадите на самосуд самых доблестных солдат противника?

В палатке снова повисло тягостное молчание.

Лицо Ланна пошло розовыми пятнами, он рванул тугие крючки высокого воротника и пошел мерить палатку крупными легкими шагами, ни на кого не глядя и заложив руки за спину. Потом вдруг решительно двинулся к дорожному медному поставцу, достал бутылку вина, сам открыл ее и, налив полный бокал, поднес его Клаудии с почтительным поклоном.

— Отныне я восхищаюсь вами еще больше, мадам, — тихо произнес он. — И при случае непременно передам дону Мануэлю, что в Испании есть сокровища и более ценные, чем его Женевьева де Салиньи.

Тело Клаудии привычно двинулось в грациозном поклоне, но, словно споткнувшись о что-то, не закончило движения. Однако рука жадно потянулась к вину, и все в немом изумлении увидели, как изможденная женщина мучительно медленно выпила весь бокал до дна. Вернув хрусталь маршалу, словно он был не герцогом, а простым слугой, Клаудиа устремила угли своего раскаленного взгляда на дона Стефана.

— Граф, спасите его! — выдохнула она в последнем усилии и стала медленно оседать.

Ланн успел подхватить бесчувственное тело и уложить его на походный диван, застланный коврами еще египетского похода.

— Итак, герцог, вы видите, они живы… С нами Бог! Распорядитесь, будьте любезны, — твердо обратился к маршалу граф де Мурсиа.

Ланн ничего не ответил, но тут же отослал адъютанта с приказом доставить в палатку всех названных лиц и как можно скорее. Гренадер, смущенно потоптавшись, тоже попросил разрешения удалиться. Женщина и двое мужчин остались одни.

Де Мурсиа подошел к лежащей без чувств Клаудии, проверил пульс, послушал дыхание и тихо сказал:

— Теперь ей необходим только покой.

Ланн молчал; он вновь принялся нервно расхаживать по палатке до тех пор, пока отправленный адъютант не вернулся и не доложил, что приказание выполнено. Маршал тут же стремительно вышел на воздух, и дон Стефан последовал за ним.