Нарком внутренних дел Б. Д. Берман 3 апреля 1937 г. писал о том, что все эти безобразия имели место на протяжении двух последних лет[251]
, т. е. в 1935 и 1936 гг. (реально же, в делах фигурировали, как правило, 1934–1936 гг.). В проверке районов самое активное участие должны принять и органы НКВД, как писал Берман: «тщательно и всесторонне проверить работу Райфо, Уполкомзагов и сельсоветов на предмет наличия подобных фактов нарушения революционной законности и по другим районам БССР»[252].21 апреля 1937 г. уполномоченный КПК при ЦК ВКП(б) по БССР писал Яковлеву о том, что решения ЦК ВКП(б) по Лепельскому району выполняются неудовлетворительно, приводит примеры[253]
, отмечает, что в республике закладываются предпосылки будущих перегибов: единоличникам доводятся планы посева, а земля им по-прежнему не отведена[254]. Очевидно, предполагалось, что за пару месяцев удастся не только ликвидировать все безобразия предыдущего периода, но и организовать сельское хозяйство на колхозной основе рационально. Причем никакого механизма для этого создано не было. Популистские меры и мелкие уступки к рационализации не имели отношения.Летом 1937 г. суды идут уже по всему СССР[255]
. Во время первой волны – весна – лето 1937 г. все обвинения строились не вокруг абстрактных «шпионажа» и «вредительства», а вокруг довольно конкретных вещей – «массовые факты прямого произвола» в отношении единоличников, переобложение налогами, издевательство над крестьянством, избиения, конфискации имущества, ночные облавы и т. д., то, что называлось «нарушение революционной законности»[256]. К осени сценарий изменился. Был пересмотрен и приговор для руководителей Андреевского района Западной области: 15 лет тюремного заключения заменялись на расстрел[257].Большевики создали большое количество текстов о том, как выглядит и действует тайный или явный враг любой разновидности. Однако только устранения врагов было недостаточно, ремонта или перезапуска требовала, с их точки зрения, вся система деятельности руководящих кадров. Опять звучала необходимость «возвращения» к принципам демократического централизма (которые в реальности так никогда и не работали): отчетность перед избирателями, недопустимость подмены выборности органов их кооптацией. Партийные конференции должны были быть средством контроля партийных масс над парторганами, а не «ареной пустых парадов и хвастливых манифестаций об успехах, ареной тошнотворных восхвалений и шумных приветствий руководящим работникам Беларуси, засоряя головы и усыпляя людей, смазывая недостатки в работе и убивая чувство бдительности»[258]
.Конструирование образа правильного советского управленца в значительной степени происходило через обозначение прежде всего того, каким он быть не должен. Именно это было в фокусе всех районных судов в сельском хозяйстве, темой пленумов и съездов партии в 1937 г. Во-первых, речь шла о недопустимости формирования культа местных вождей. Этот вопрос поднимался на февральско-мартовском Пленуме ЦК ВКП(б)Б, в БССР – на мартовском пленуме, на XVI съезде КП(б)Б. В качестве примеров приводились: в публичных местах рядом с портретом Сталина висят портреты Червякова и Голодеда; на митинге в честь приезда Голодеда в Старобинский район каждый оратор заканчивал свою речь восклицанием «Ура Голодеду… да здравствует великий Сталин, да здравствуют Гикало и Голодед!!»[259]
. Особенно подчеркивалось, что «вождизм» имел место на всех уровнях, так, в Витебске на входе в парк висел огромный портрет начальника железной дороги Дегтярева[260], в школьную программу был включен отдельный предмет по изучению местных руководителей, а членов райкома встречали с цветами и славословиями, как, например, директора Бегомльского леспромхоза: «Да здравствует продолжатель дела Маркса – Энгельса – Ленина – наш боевой руководитель т. Кац!»[261] и т. д.О секретаре Оршанского райкома партии Соскине рассказывали анекдот: «Вызвали его как-то в ЦК и сказали: “Слушай, Соскин, это безобразие. У тебя там в поселке Баран, на гвоздильном у входа висит лозунг: “Жить и работать, как Ленин, Маркс, Сталин, Соскин!”. Как тебе не стыдно?”. “Ах, идиоты! – воскликнул он, хватаясь за голову, – Ах, идиоты, опять Энгельса пропустили”»[262]
.Как недопустимые назывались «семейственность», «подбор и протаскивание своих кадров». То есть имелось в виду, что деловая коммуникация подменена межличностной: каждый руководитель формировал свой клан, на который мог всецело положиться. В качестве формы такого «сплачивания своих» постоянно назывались совместные пьянки. Подчеркивалось, что чаще всего это происходило за колхозный и государственный счет.