Клеймение Красного Дракона. 1937–1939 гг. в БССР

3.2. Повторение «лепельских дел». «Отсутствие массовой работы со стороны районного руководства, грубое администрирование, частые случаи издевательства толкали единоличника в объятия классового врага»

В связи с решениями ЦК ВКП(б) от 8 и 22 февраля 1937 г. по Лепельскому району ЦК КП(б)Б постановил проверить работу налоговых и заготовительных органов во всех пограничных районах[213]. В 17 погранрайонов БССР были командированы члены и кандидаты в члены ЦК КП(б)Б, т. е. высшее руководство республики: председатель ЦИК БССР А. Г. Червяков, нарком земледелия К. Бенек и вскоре сменивший его Н. Ф. Низовцев, нарком местной промышленности А. Балтин, нарком финансов БССР И. Ф. Куделько, нарком юстиции Р. С. Кудельский, нарком совхозов А. В. Дындин, нарком лесной промышленности И. И. Рыжиков, нарком здравоохранения П. П. Бурачевский, секретарь ЦК ЛКСМБ А. В. Августайтис, а также их заместители, главы отделов ЦК: Л. А. Готфрид, Н. В. Козюк, Д. Ю. Коник, В. И. Задернюк, Голятковский, С. П. Гвоздецкий, Ф. А. Пилипенко, Башмачников, Ткачевич, Геравкер, А. Тавакалян, Бышкин, Е. Х. Гершон. Немногим позже сам факт их приезда в районы будет истолкован как налаживание враждебных связей[214].

По приезде в район они должны были провести закрытые партийные собрания с докладами о недостатках в работе ЦК КП(б)Б и СНК БССР по руководству пограничными округами и районами, проверить состояние дел на месте лично. Данные материалы передавались в Бюро ЦК КП(б)Б. Уже в начале марта 1937 г. в центр были предоставлены подробные докладные записки[215]. То, что было названо «повторение лепельских дел», было обнаружено во всех проверяемых районах[216]. К середине марта 1937 г. по делам, аналогичным Лепельскому, под суд было отдано руководство Чаусского, Копаткевичского, Туровского, Суражского, Кричевского, Бегомльского районов[217].

Описанные в докладных с мест и звучавшие на судах обвинения против районных руководителей сводились к следующему: непредоставление земель единоличникам, отвод им непригодных или отдаленных участков; доведение планов заготовок и сельхозналогов хозяйствам, не имевшим посевов; неправильное начисление налогов и чрезмерные штрафы; конфискации скота, жилищ, топлива, одежды и вещей домашнего обихода; изъятие имущества без описей и актов; неправильная оценка и продажа изымаемого имущества; присвоение изымаемого имущества должностными лицами; незаконные аресты и обыски единоличников, избиения и издевательства над ними[218].

В докладных из Климовичского и Туровского районов, как и в случае с Лепельским делом, в качестве объединяющего центра для всех недовольных советской властью названы «религиозники». Так, в Климовичском районе была обнаружена «большая организация сектантов», которая в основном состояла из исключенных из колхозов людей, «бывших кулаков и прочего преступного элемента», «сектантов», кроме того, «честных колхозников, к которым бездушно относятся правления колхозов и председатели колхозов, коммунисты». Руководителем организации назван Ф. Г. Марченко, о котором сообщалось, что в 1929 г. он арестовывался за активную сектантскую работу, в 1933 г. за антисоветскую агитацию и распространение контрреволюционной активности был изгнан из колхоза. Приводился следующий факт: когда правление колхоза отказало в выдаче лошади для обработки приусадебного участка колхознице Васильевой, Марченко приехал на лошади и обработал ей приусадебный участок и нанял ее квартиру для сборища сектантов (евангелистов)[219].

Однако наиболее заметная акция тех, кого власти квалифицировали как «религиозники», имела место в Туровском районе: здесь в мае 1936 г. от получения паспортов отказались 800 чел.[220] Зафиксированные объяснения «отказников» далеко не всегда имеют антисоветский подтекст и скорее обусловлены религиозными страхами и предрассудками: «Душу свою я не отдам, пусть делают, что хотят, но паспорта брать не буду. Мы записаны в книгах небесных, а в земных книгах записываться не хотим»; «Паспорт не беру, потому что грешно, бог запретил сниматься на фотокарточках»; «Богом дано человеку одно лицо и не требуется, чтобы он имел два-три лица. Фотографироваться не буду, это запрещает мне моя вера. Паспорта я также брать не буду». «Кто носит крест на груди, тот не может носить советский паспорт… Советской власти не хочу, советского ничего не хочу, молюся одному господу богу и никого не признаю»[221].