2 августа 1937 г. ЦК ВКП(б) и СНК СССР приняли постановление «Об оказании помощи колхозному крестьянству БССР и о ликвидации результатов вредительства в деле колхозного устройства». Согласно ему колхозников необходимо было обеспечить приусадебными наделами по установленным нормам (0,5 га)[332]
. К тому моменту по республике было выявлено 109 тыс. дворов, которые имели меньше установленного минимума, и 95 тыс. хозяйств, которые не имели приусадебных участков, т. е. фактически четверть хозяйств республики. Однако необходимых фондов для этого не было[333]. Донаделение колхозников приусадебными участками надо было провести за счет ликвидации 138 «вредительски созданных совхозов» (которые в свое время создавались за счет обрезки земель колхозов и колхозников)[334].Инициатива запрета крестьянам пасти скот в лесах, брать строительный лес и дрова и т. д.[335]
, как и доведение посевных заданий, превышающих наличные в колхозах земли, были приписаны также банде польских шпионов и вредителей. Выглядело так, что теперь справедливость восторжествовала: колхозникам, колхозам и единоличникам разрешалось беспрепятственно пасти скот в лесах государственного и местного значения, были существенно сокращены посевные задания на 1938 г., списывались недоимки по мясу, молоку, картофелю, натуральной плате МТС. План сдачи молока для колхозного двора был снижен вдвое – до 55 литров в год от одной коровы[336].Существенные льготы давались единоличникам при вступлении в колхоз. Во-первых, в таком случае с них списывались все задолженности на 1 января 1937 г. и они должны были платить сельскохозяйственный налог по норме для колхозников. Во-вторых, на протяжении месяца должны были получить колхозный приусадебный участок. И, кроме того, не нужно было выплачивать взнос за коня и семена, если крестьяне не имели их на момент вступления (прежде это являлось обязательным и практически невыполнимым требованием)[337]
. Согласно этому же постановлению необходимо было пересмотреть дела осужденных в 1934, 1935, 1936 и 1937 гг. за невыполнение государственных обязательств по натуральным поставкам и денежным платежам, дела о лесонарушениях и самоуправном захвате земли колхозниками и единоличниками, дела «неправильно осужденных лиц сельского и колхозного актива».Отдельно подчеркивалось: данное решение принято по инициативе товарища Сталина. Всем партийным и советским организациям районов приказывалось незамедлительно обсудить во всех колхозах, совхозах, МТС, среди единоличников и «всего белорусского народа данное постановление, приступив немедленно к его исполнению»[338]
.С целью публичной презентации всех предпринятых мер – как того, что враги разоблачены, так и того, что по инициативе лично товарища Сталина сейчас же будет оказана помощь белорусским крестьянам – в тот же день, 2 августа, было созвано совещание председателей колхозов БССР. На съезде было 2 тыс. делегатов. В президиуме совещания были Маленков, Яковлев и Потапейко.
Маленков писал Сталину: «Совещание проходило с большим подъемом и огромным чувством благодарности ЦК партии и правительству за ликвидацию врагов и за льготы. На первом заседании выступили 7 председателей колхозов, которые привели яркие факты вредительской работы польских шпионов в их районах. Здешние руководители только теперь начинают понимать всю глубину и мерзость вредительства и часть из них на совещании чувствует себя смущенно»[339]
. Каждое выступление сопровождалось призывом к разоблачению врагов народа.Однако то, что было названо «огромным производственным подъемом среди колхозников и приливом единоличников в колхозы»[340]
, после съезда в цифрах выглядело так – за месяц вступило в колхозы только 1925 хозяйств – буквально по несколько на район[341]. Зато после съезда с мест в центр пошел новый поток разоблачитальных материалов на руководящих работников[342].Власти старались завлечь крестьян в колхозы посредством политики, нацеленной на стабилизацию положения в деревне. Речь, конечно, не шла об изменениях в системе, но лишь о работе системы, сведении всех провалов сельскохозяйственной политики к человеческому фактору. Популистские меры и мелкие уступки к рационализации отношения не имели. Однако они действительно являлись хоть каким-то объяснением.
Осужденный к высшей мере наказания (ВМН) по Чаусскому делу, а потом помилованный Самуил Фельдман рассказывал: