Клеймение Красного Дракона. 1937–1939 гг. в БССР

В свою очередь 22 октября 1937 г. И. И. Самулевич вину перекладывал на руководство района. Он заявил, что установки ему давали Мышалов, второй секретарь Куделько, бывший председатель райкома Старейкис. Себя виновным признал лишь «в проведении администрирования и разорения», объяснял это своей «политической слепотой»[545]. Следующий обвиняемый – Брагин также виновным себя признал лишь в том, что «подписал сводку, не проверив»[546]. Интересно, что С. Фельдман, который предстал на открытом суде в Чаусском районе, вспоминал, что он соглашался с тем, что действовал по указаниям врагов народа, засевших в высших эшелонах власти, потому, что иначе было нельзя: «А потому, что надо было выполнять указания ЦК КП(б)Б. Попробуй не выполни – сразу назовут перерожденцем и исключат из партии, а потом на скамью подсудимых… Мне трудно было отрицать мою причастность ко всему, что творилось в Чаусском районе, ведь я делал все, что приказывали “враги народа” из ЦК. Они “морили голодом крестьян”, и мы им “помогали”»[547].

Показательный суд в Дубровенском районе проходил с 28 ноября по 2 декабря 1937 г. В качестве свидетелей выступили 63 чел.[548] Во время суда, 1 декабря, был проведен митинг рабочих, служащих и трактористов Дубровенской МТС. Участники митинга, как отмечалось в докладной об этом суде, «слали свои проклятия врагам народа, проводившим вредительскую контрреволюционную работу на каждом участке социалистического строительства» в районе и просили специальную коллегию Верховного Суда БССР применить к «подлым изменникам родины… расстрел», а также брали на себя обязательства повышения производительности труда, обещали «еще выше поднять революционную большевистскую бдительность на каждом участке работы по выявлению и разоблачению остатков контрреволюционных элементов и ликвидации последствий вредительства»[549]. Понятно, что данные пропагандистские штампы вписывались натренированной рукой составителя отчета. Но очевидно, факта наличия таковых настроений отрицать не приходится.

Помимо «стандартного» набора о «нарушении революционной законности», издевательств над крестьянством под лозунгом – «чем более жестко будут применяться меры репрессий, тем скорее район добьется 100 % коллективизации»[550], в деле много информации о связях с разоблаченными уже врагами народа. Отмечалось, что в район к Мышалову приезжали: Соскин (якобы, приезжал перед арестом специально предупредить его об аресте Голодеда)[551], Вансовский (вместе ездили к врагу народа директору Зарубинской МТС Чанонису), также Мышалов был тесно связан с врагом народа Мацко (раньше с ним работал). Мышалов и его жена Новикова были близко знакомы с Бенеком (вместе работали в 1927 г. в СНК БССР), именно установки Бенека якобы Мышалов и проводил в районе[552]. Припомнили Мышалову и бундистское прошлое. Подчеркивалось, что о контрреволюционной деятельности в районе был хорошо осведомлен начальник райотдела НКВД Глинистый, который был связан с врагами народа (Мышаловым, Осинским, Самулевичем), «пьянствовал с ними, получал от них денежную помощь, старательно создавал уголовные дела на граждан, оказывающих законное противодействие беззаконной деятельности работников»[553]; прокуроры, которые пытались препятствовать их политике, тут же снимались с должностей (за два года их сменилось три)[554]. На всевозможные обеды и различную помощь ответственным работникам района было израсходовано до 70 тыс. руб.[555].

Обвинитель по делу, заместитель помощника прокурора БССР Соколова просила дать Дребезову, Орлову и Брагину по 10 лет лишения свободы, Грищенкову и Кирпиченко – по шесть лет, Мышалова, Радивиновича и Самулевича приговорить к расстрелу. Защитник Долидович просил суд смягчить наказание обвиняемым Грищенкову, Мышалову и Радивиновичу. Защитник Шабес также просил суд переквалифицировать действия Самулевича и Брагина с антисоветской деятельности на злоупотребление властью, а также смягчить меру наказания в отношении Дребезова, Орлова и Кирпиченки. Таким образом, видимость справедливого суда с участием свидетелей и защиты была соблюдена. Обвиняемым было предоставлено последнее слово, в котором они просили о смягчении меры наказания[556].

Согласно приговору Спецколлегии Верховного Суда БССР от 2 декабря 1937 г. первый секретарь райкома С. М. Мышалов и уполномоченный комитета по заготовкам И. И. Самулевич были приговорены к расстрелу; директор МТС Н. А. Радивинович – к 20 годам лишения свободы с поражением в правах на пять лет; Т. Ф. Грищенков – к трем годам ИТЛ без поражения в правах; Н. Ф. Кирпиченко – к пяти годам ИТЛ с поражением в правах на три года после отбытия наказания; Н. Н. Брагин – к 10 годам ИТЛ с поражением в правах после отбытия наказания на пять лет; председатель сельсоветов Е. А. Орлов и Е. З. Дребезов – к 10 годам лишения свободы в ИТЛ с поражением в правах после отбытия наказания на пять лет. Приговор был объявлен окончательным и обжалованию не подлежал[557].