У Клеопатры было множество сторонников, не менее преданных, чем две ее погибшие рабыни, о которых в Александрии ходили легенды: рабы нечасто умирали за своих хозяев. Те, кто раньше предлагал подняться на защиту своей царицы, остались ей верны [96]. Клеопатру в Египте любили. При ней не произошло ни одного мятежа. Александрия наверняка скорбела. Были процессии, гимны, подношения, плач, вопли женщин, рвущих на себе одежды и расцарапывающих себе грудь. Египетские жрецы предложили Октавиану 2000 талантов, чтобы он не трогал статуи Клеопатры. Она оставалась значительной фигурой, но была мертва. Так что он не смог отказаться от соблазнительного предложения. Это также избавляло римского императора от опасного сражения с Исидой, изображения которой часто невозможно было отличить от изображений Клеопатры: римскому императору совершенно не хотелось громить в неспокойной Александрии религиозные святыни. Культ Клеопатры продержался несколько веков, без сомнений, этому очень способствовало ее последнее противостояние с Римом.
Октавиан не стал задерживаться в Египте, сделавшимся теперь римской провинцией, куда высокопоставленные римляне не могли приехать без официального разрешения. Один из немногих в истории империалистов, не мечтавших о лаврах Александра Македонского, – иначе для Клеопатры все сложилось бы по-другому, – он больше интересовался неограниченной властью, чем ее славными атрибутами. Его не привлекала история Египта, что очень расстраивало бывших подданных Клеопатры, желавших продемонстрировать ему мумии ее предков. Октавиан дал понять, что ему нет дела до давно ушедших Птолемеев. Он воздал почести только Александру Македонскому, извлеченному по такому случаю из саркофага. Рассказывают, что живой император случайно задел мертвого императора – наверное, когда клал цветы, – и отколол кусочек его мумифицированного носа [97].
С такой страшной солнцебоязнью – а Октавиан никуда не ходил без своей широкополой шляпы – он не мог, конечно, наслаждаться адской жарой александрийского августа. Осенью он уехал в Азию. Никто не выиграл от смерти Клеопатры больше, чем Ирод, который снова принимал римлян, теперь уже двигавшихся на север. Октавиан вернул ему драгоценные рощи с пальмами и бальзамическими деревьями, а также прибрежные города, которые Антоний недавно передал Клеопатре, и добавил еще несколько территорий от себя. В итоге царство Ирода разрослось до размеров, сопоставимых с оказанными им услугами. Новый неримский фаворит Рима к тому же унаследовал 400 дюжих галлов, тех самых, которые служили телохранителями у Клеопатры. Николай Дамасский стал его учителем, ближайшим другом и советником. Он написал для Ирода труды по истории, на которые в своей работе будет потом опираться Иосиф Флавий, один из главных источников сведений о жизни Клеопатры, тоже в середине жизни перешедший в римский лагерь. Октавиан сделал Гая Корнелия Галла префектом Египта. Галл тоже вскоре обнаружит, что этой землей трудно управлять – в 29 году до н. э. он подавит мятежи в Фиваиде, «устрашавшей всех царей»[123]
[98], – и что ее богатства ударяют в голову. Он начнет превышать свои полномочия, ставить слишком много своих статуй, оставлять надписи о своих великих деяниях на пирамидах, и, привлеченный сенатом к ответственности, покончит жизнь самоубийством.Почти ровно через год после смерти Клеопатры ее изображение пронесли по улицам Рима, в последний, третий, самый пышный день триумфа Октавиана. По Виа Сакра, через Форум разлилась настоящая река золота, серебра и слоновой кости. Дион рассказывает, что египетская процессия превзошла все остальные «дороговизной и великолепием» [99]. За сундуками с золотом и серебром, за повозками с драгоценностями, оружием и предметами искусства, за разноцветными фресками и знаменами, за побежденными солдатами шли особо ценные пленники – десятилетние близнецы Александр Гелиос и Клеопатра Селена и шестилетний Птолемей Филадельф. В цепях. Клеопатра была изображена на смертном ложе, либо вылепленная из гипса, либо нарисованная красками, вместе со змеей, с которой, возможно, все это и началось. Окруженный своими офицерами, ехал Октавиан в пурпурном плаще. В одном Клеопатра ошиблась: Антоний был со всей очевидностью удален из общей картины. Зато не ошиблась в другом: единственный монарх, союзник Антония, шедший среди пленников, вскоре был казнен. Город сиял отраженным блеском египетских трофеев: тонны золота и серебра Птолемеев, доспехи и утварь, картины и статуи – все приплыло сюда вместе с Октавианом, который прихватил с собой еще и парочку крокодилов. В триумфе также участвовали носорог и гиппопотам [100]. Октавиан мог позволить себе быть щедрым, и подарки там и тут раздавались существенные. Однако египетская победа праздновалась с особым размахом не только из-за щедрости победителя. Ему было необходимо замаскировать гражданскую войну.