Клеопатра: Жизнь. Больше чем биография

Переписывание истории началось почти сразу же. Не только Марк Антоний исчез из записей, но и битва при Акции чудесным образом превратилась в огромное достижение, важнейшую победу, поворотный пункт истории. Все перевернулось. Август спас страну от страшной беды. Он положил конец гражданской войне и восстановил в мире мир после столетия нестабильности. Начался отсчет нового времени. Почитать официальных историков – так с его возвращением Италийский полуостров после разрушительного, пепельно-серого века насилия ворвался прямо в цветное кино, а давно поникшие поля заколосились вдруг спелой золотой пшеницей. «Законам возвращена сила, судам – их авторитет, сенату – величие» [109], – радуется Патеркул, перечисляя практически слово в слово проблемы, решения которых ждали от Цезаря в 46 году до н. э. Август впечатал свое эго в календарь (оно до сих пор там), увековечив падение Александрии и спасение Рима от иностранной агрессии [110]. В календарях того времени известная дата помечена как день, когда он освободил Рим «от ужасной опасности» [111].

Клеопатре особенно досталось: историю писали перебежчики – в первых рядах Деллий, Планк и Николай Дамасский. Несколько лет после Акция – время бесстыдных славословий и активного мифотворчества. Ее жизнь к тому же совпала с рождением латинской литературы, и это стало настоящим проклятием Клеопатры. Она вдохновляла великих поэтов с воодушевлением эксплуатировать ее позор, причем на враждебном к ней (и всему, что она символизировала) языке. Гораций восторженно писал об Акции. Он был первым, кто начал праздновать великую победу Октавиана, причем еще до самой победы: в это время Клеопатра еще лихорадочно укрепляла Александрию. Вергилий и Проперций присутствовали на египетском триумфе, а к этому времени сказания о змее и тлетворном влиянии Клеопатры уже прочно зафиксировались в римском сознании. У всех авторов Антоний бежит с Акция из-за нее. Она удачно подсветила одно из любимых утверждений Проперция: влюбленный мужчина – беспомощный мужчина, позорно раболепствующий перед своей любовницей. Октавиану, судя по всему, удалось избавить Рим и от этой напасти тоже. Он восстановил естественный порядок вещей: мужчины управляют женщинами, а Рим правит миром. В обоих случаях у Клеопатры ключевая роль. Вергилий писал «Энеиду» в десятилетие, последовавшее после смерти царицы, и пустил за ней змей уже у мыса Акций. У нее не было шанса выглядеть достойно в произведении, которое зачитывалось вслух перед Августом и Октавией. В остальном же история ее жизни формировалась римлянином, которого она видела один-единственный раз, в последнюю неделю своей жизни. Этот римлянин возвысил Клеопатру до ранга опасного врага, и на этой высоте ее плотно заволокло облаками мифа. Она входит в число проигравших, о которых помнит история, но помнит по неправильным причинам[124]. Все создатели мифа были на одной стороне. В следующем столетии влияние Востока и эмансипация женщин станут любимыми темами сатириков.

После смерти Клеопатра продолжает вызывать такие же противоречивые эмоции, как и при жизни. Все успехи приписывают исключительно ее сексуальности. Всегда удобнее было объяснять успех женщины красотой, а не мозгами, низводить ее до умения выбирать сексуальных партнеров – конечно, мужчин. Невозможно соревноваться с могущественной обольстительницей. Против женщины же, обвивающей мужчину кольцами своего змеиного ума, стреноживающей его своими нитками жемчуга, по крайней мере, должен иметься какой-то антидот. Клеопатра нервирует мужчин больше как мыслящий человек, а не как соблазнительница: гораздо безопаснее верить, что она была фатально привлекательна, а не фатально умна. (Написанное в IV веке до н. э. изречение Менандра: «Мужчина, учащий женщину писать, снабжает змею ядом» [112], школьники заучивали и через сотни лет после ее смерти.) К тому же таким образом любое произведение становится интереснее. Задает тон Проперций. Для него Клеопатра была распутной соблазнительницей, «царицей-шлюхой», позже сделалась «женщиной ненасытной похоти и ненасытной алчности» (Дион), грешной блудницей (Данте), «шлюхой восточных царей» (Боккаччо), олицетворением незаконной любви (Драйден)[125]. У Проперция она блудит с рабами. Один римлянин в I веке н. э. утверждал (это ложь), что «античные авторы постоянно говорят о ненасытной сексуальности Клеопатры» [113]. В одном источнике она настолько ненасытна, что часто притворяется проституткой [114]. И она настолько прекрасна и токсична, что «многие мужчины платили за ночь с ней своими жизнями» [115]. По оценке одной женщины, жившей в XIX веке, она была «умопомрачительной ведьмочкой» [116]. Флоренс Найтингейл называла ее «этой гадкой Клеопатрой» [117]. Предлагая роль в кино актрисе Клодетт Кольбер, Сесил Де Милль спросил: «Как вам идея стать порочнейшей женщиной в истории?» [118] Клеопатра появляется даже в книге 1928 года «Грешники сквозь столетия». В общем, у женщины нет ни одного шанса в сражении против легенды.