Клеопатра: Жизнь. Больше чем биография

И мог сделать это нарочно. Есть альтернативная версия смерти Клеопатры: уже давно понятно, что чего-то здесь не хватает, что один фарс 10 августа вполне может скрывать другой, что величайшая в истории сцена у кровати умирающей могла быть вовсе не тем, чем она нам сегодня кажется. В самой первой хронике, написанной прозой, «ей удалось обмануть стражей» [84], раздобыть аспида и «поставить» сцену своей смерти. А Октавиан нервничал и злился оттого, что она ускользнула у него прямо из-под носа. Однако на самом деле у него был гигантский штат преданных служащих. К августу почти вся Александрия уже сотрудничала с ним, и это красноречиво продемонстрировал тот самый управляющий Клеопатры. Октавиана можно назвать таким же беспечным, как Клеопатру – наивной: человек, проставляющий в письме не только дату, но и время [85], явно не будет в восторге, если ценный приз ускользнет у него из-под носа. Когда он пришел к царице 8 августа, вполне мог обмануть ее, уверив в том, что поверил в ее обман, и фактически подтолкнуть к самоубийству. Пленник из Клеопатры был не менее проблемный, чем враг. Октавиан видел триумфы 46 года до н. э., в одном из них даже участвовал. И прекрасно знал, какую волну сочувствия подняла тогда в присутствовавших сестра Клеопатры. Он публично критиковал Антония за то, что у него на параде Артавазд шел в цепях. Такое поведение, морщился Октавиан, позорит Рим. Имелась и еще одна загвоздка в деле Клеопатры: эта конкретная узница была любовницей божественного Цезаря. Матерью его сына. В глазах некоторых она была богиней по праву. Так почему бы не отправить царицу тихо доживать свои дни в каком-нибудь азиатском захолустье, как в свое время поступили с ее младшей сестрой? Клеопатра дважды пыталась себя убить. Было понятно, что, если не следить в оба, она рано или поздно доведет дело до конца.

Октавиану пришлось выбирать меньшее из двух унижений: быть обманутым женщиной или вернуться в Рим без главного злодея. Трудно было постичь чувствительную натуру его сограждан, порою проявлявших невероятную добросердечность. То они приветствовали маленьких детей побежденных царей насмешками и улюлюканьем. А то вдруг эти безвинные жертвы портили все шоу, вызывая у зрителей слезы и чувство неловкости. Он не так давно объявил Клеопатру врагом народа, но чем повредит триумфу изображение врага, как уже нередко делалось в прошлом? И хотя ее смерть немного омрачала его славу, она одновременно избавляла триумфатора от кучи осложнений. Возможно, решил он, лучше сместить царицу со сцены в Александрии, чем совершить ошибку в Риме. Октавиан действительно очень боялся, что она уничтожит сокровища, но точно не переживал, что нанесет вред сама себе, – и в этом акте вполне мог ей посодействовать. Юный Долабелла, таким образом, стал всего лишь пешкой в игре Октавиана. В конце концов, крайне маловероятно, что один из его высших чинов рискнул бы подружиться с Клеопатрой. И вообще Октавиан не уехал из Александрии 12 августа, как предупреждал Долабелла. Возможно, он лишь передал послание – возможно, даже более зловещее, – чтобы ускорить развитие событий. И Дион, и Плутарх отмечают: Октавиан постоянно давал указания о том, что Клеопатре во что бы то ни стало надо сохранить жизнь, а не о том, что стоило бы помочь ей из жизни уйти. Однако это не значит, что подобных указаний не было. Не исключено, что четвертой жертвой 10 августа 30 года до н. э. пала правда.

Могут найтись и контраргументы, например, такие: Клеопатра пыталась заморить себя голодом и заколоть себя кинжалом. Зачем Октавиан пресекал эти попытки и мучил ее, шантажируя детьми? Между смертями Антония и Клеопатры прошло девять дней. Не проще ли было избавиться от нее сразу же? В конце концов, она уже поклялась умереть вместе с любимым. И наверняка догадывалась о дилемме Октавиана, так как не хуже его знала, какую бурю эмоций вызвало в свое время у римлян появление на шествии ее сестры. Могла предположить, что он не станет рисковать, прогоняя ее вместе с детьми, наполовину римлянами, по улицам Рима. Кажется, Октавиан был действительно выбит из колеи – что вообще-то ему не свойственно – известием о смерти Клеопатры. Он не стал привлекать внимание к милости, которую к ней проявлял, как можно было от него ожидать и как он обычно поступал. А вместо этого хвастался в мемуарах, что разные цари – и девять царских детей – прошли в трех триумфах за его колесницей [86]. Ни один из будущих историков, даже настроенных к нему враждебно, не обвинял его в соучастии. Хотя, конечно, концы были быстро спрятаны в воду, а правду знали лишь немногие. Так что нам остается только гоняться за гипотезами. Лучшее, что можно сказать, – Клеопатра сыграла героическую роль в масштабной постановке, которая по ряду причин, видимо, не имеет ничего общего с реальной историей и совершенно точно в некоторых эпизодах придумана ее врагом. Единственное утешение звучит странно: смерть Александра Македонского подробно задокументирована и при этом не менее загадочна.