Клеопатра: Жизнь. Больше чем биография

И хотя мало что в Клеопатре вызывало к ней за границей симпатию, абсолютно все в ней возбуждало любопытство. Это накладывало определенные ограничения на ее свободу. Сложно поверить, что она часто появлялась в варварском Риме. Скорее Цезарь навещал ее на своей вилле, чего никак не мог делать незаметно. Птолемеи и раньше гостили у римлян – напомним, Авлет какое-то время жил у Помпея, – но это были отношения другого рода. Цезарь с Клеопатрой просто не умели не привлекать к себе внимания: завешенный шторами паланкин, ехавший на плечах команды дюжих сирийцев, вряд ли способствовал сохранению анонимности. (Авлет передвигался с помощью восьмерых носильщиков в сопровождении сотни меченосцев [50]. Нет оснований полагать, что его дочь как-то иначе понимала значение слова «роскошь». Разумеется, она путешествовала по Риму исключительно со свитой охранников, советников и помощников.) Ни один значимый человек не вышел бы из дома без алой тоги и эскорта, а к концу 45 года до н. э. Цезарь приобрел привычку разгуливать в красных сапогах до середины икры. Все источники сходятся в том, что в Риме даже камни разговаривают. Как говорит Ювенал, состоятельный римлянин обманывал себя, если верил, что может сохранить какой-нибудь секрет [51]. «Пусть даже слуги молчат, – говорят его кони, собаки, двери и мраморы стен». Вы могли принять все возможные меры предосторожности, но «все-таки то, что к вторым петухам будет делать хозяин, до наступления дня уж узнает соседний харчевник: он будет знать, что решил весовщик, повара и разрезчик». К счастью, Клеопатре уже не нужно было заметать следы. Ночных эскапад в полотняных мешках в ближайшее время не предвиделось.

Цезарь как минимум однажды попытался публично сделать царицу Египта частью римской жизни. В сентябре он посвятил роскошный храм на своем форуме Венере – богине, потомком которой себя объявлял и благосклонностью которой объяснял свои победы. По совместительству она также считалась священной прародительницей римлян. Говорили, что Цезарь был «совершенно привержен» богине и очень хотел убедить коллег, «что получил от нее нечто вроде эликсира молодости» [52], тем более что щеки его впали, под глазами образовались мешки, а волосы покинули его голову. В этом знаковом храме, в месте, фактически служившем ему офисом, рядом с Венерой он поставил золотую статую Клеопатры. Наивысшая честь, особенно если иметь в виду, что он еще не воздвиг ни одного памятника самому себе. Такой шаг имел смысл: в глазах любого римлянина Исида и Венера в своих материнских ипостасях были очень близки. Впрочем, это выглядело явным перебором – подобный беспрецедентный акт выходил далеко за рамки требовавшихся от Цезаря проявлений учтивости, если Клеопатра, по словам Диона, просто приехала на официальную церемонию признания «другом и союзником римского народа» [53]. Этот дипломатический статус имел вес и немало золота стоил в свое время Авлету, но все же раньше не подразумевал водружения дорогих статуй иностранных монархов в священных местах в центре Рима. В городе, где смертные обычно не становились объектами поклонения, поступок Цезаря выходил из ряда вон.

Возможно, Клеопатра по достоинству оценила нестандартность жеста Цезаря, возможно – нет: в конце концов, золотые статуи не были для нее чем-то особенным. Она, живя на его вилле, наверняка чувствовала себя странно. Римская жизнь как таковая сильно отличалась от того, к чему она привыкла. Она привыкла смотреть на океан и дышать соленым бризом. Привыкла к сверкающим белым зданиям и безоблачному александрийскому небу. А здесь – ни искрящегося средиземноморского ультрамарина из окна, ни прекрасной архитектуры. По сравнению с привычным разнообразием красок Рим казался ей одноцветным: сплошь дерево да штукатурка. В Александрии все дышало музыкой: флейты и лиры, трещотки и барабаны – музыка была везде. Рим же крайне неохотно принимал подобную фривольность. За умение танцевать или прилично играть на флейте приходилось извиняться. «Никто, пожалуй, не станет плясать в трезвом виде, – размышляет Цицерон, величайший из римских зануд [54], – разве только если человек не в своем уме»[71] [55].