Клеопатра: Жизнь. Больше чем биография

Если Октавиан – мастер ходить окольными путями, умеющий прикидываться союзником, не будучи таковым, то Антоний – гений перевоплощений, актер-трансформатор, способный молниеносно развернуться на сто восемьдесят градусов. Так было в Афинах: сегодня он бездельник, расслабленный посетитель какого-то празднества в компании супруги, игнорирующий любые общественные дела. Зато завтра, полностью переосмыслив свой образ и вытянувшись в струнку, он станет смекалистым бравым военным, человеком-вихрем, деятельным дипломатом, все время вращающимся в самом центре событий. Что-то с ним произошло в последние месяцы 37 года до н. э. Может быть, слишком много было оскорблений, разочарований и всяческих уловок, которые теперь переполнили чашу. Возможно, долго подавляемое отчаяние наконец выплеснулось наружу. Он солдат, славный поход которого все откладывается и откладывается. Один из его командиров одерживает на Востоке громкие победы, которые должны были по праву принадлежать ему. Возможно, он осознает, что его жена и шурин, сговорившись между собой, держат его под контролем, держат за дурака, и вероятность нормального союза стремится к нулю. Естественно, самый очевидный способ переиграть всех дома – великолепная победа за границей. Разбить парфян – значит уничтожить Октавиана, такая вот странная асимметричная бухгалтерия, чем-то напоминающая римские расчеты Авлета двумя десятилетиями ранее.

Плутарх иначе объясняет этот «разворот» в 37 году до н. э. Он признает зацикленность Антония на Парфии, однако у него в игру вступает и «страшная напасть, так долго дремавшая» [66]. Друзья Антония полагают, что за три с половиной года эта жажда отпустила его, уступив прелести Октавии, или хотя бы «окончательно успокоилась, усыпленная здравыми рассуждениями». В повествовании Плутарха страсть вдруг начинает тлеть, по мере продвижения Антония на восток разгорается и в конце концов вспыхивает яркими языками пламени. Не стоит забывать, однако, что Плутарх делал из жизни реального человека поучительную историю. Его Антоний – одаренный мужчина, разрушенный собственной страстью, и мораль здесь, пожалуй, важнее правдивых деталей. Как бы там ни было, прибыв в Сирию, Антоний игнорирует сигналы инстинкта самосохранения и здравые советы. Он отправляет гонца в Александрию. Он хочет, чтобы Клеопатра встречала его в Антиохии, третьем великом городе Средиземноморья. На этот раз она очень быстро откликается на его зов. А вскоре после прибытия пары в сирийскую столицу там выпускают монеты: на одной стороне изображен Антоний, на другой – Клеопатра. Неясно только, кто на аверсе, а кто на реверсе. И это будет главной загадкой семи грядущих смутных лет. Антоний никогда больше не увидит Октавию [67].

7. Объект сплетен для всего мира

Если я должен упомянуть и о доблести женщин, которые останутся теперь вдовами, то я выскажу все в кратком увещевании: быть не слабее присущей женщинам природы – великая для вас слава, особенно если возможно менее громко говорят о ней в среде мужчин в похвалу или порицание[94] [1].

Фукидид. «История Пелопоннесской войны», II.xlv

Ей не нужно на сей раз устраивать костюмированное представление. Клеопатра еще до своего отплытия этой осенью знала, что Марк Антоний держит путь на восток, чтобы Рим наконец мог свести счеты с Парфией – эту войну он откладывал уже четыре года. Об этой его навязчивой идее она помнит с их безумной александрийской зимы. Еще от Цезаря царица Египта могла слышать некоторые детали первоначального плана экспедиции. По пути к Антиохии Антоний перекраивает Малую Азию, отрезая царства от полуострова и раздаривая их тем, кому доверяет, и тем, кто его поддерживает. Устанавливает постоянную границу – двигаясь на восток, ему важно прикрыть тылы. С той же целью Антоний и Октавиан ранее организовали вотчину для Ирода, когда зимой он появился у них в Риме. Ирод, наполовину идумейских, наполовину арабских кровей, был далеко не самым очевидным кандидатом на иудейский трон: короны он добился благодаря упорству, а не происхождению. Ни один правитель не смог так красноречиво оправдать свою «неправильную» верность Кассию – недаром говорили, что Ирод «пролез» во власть [2]. Антоний знал его отца, еще одного друга Рима, и помнил Ирода подростком. Личные отношения сослужили добрую службу.