Недаром она провозгласила начало новой эры для Египта. Шестнадцатый год правления Клеопатры[96]
теперь считается годом номер один, и эту двойную датировку она будет вести до конца дней своих. А заодно, в возрасте тридцати двух лет, Клеопатра изменяет свой титул. Среди множества нетривиальных привилегий египетской царицы право давать самой себе имена выглядит одним из самых важных, примерно как выбор соправителя или возможность распоряжаться собственным доходом. С этого времени она «Царица Клеопатра, Богиня, Младшая, Любящая Отца и Отечество». Клеопатра манипулирует терминами не менее ловко, чем всем остальным, и за этим титулом скрывается много смыслов. Так она возвещает не только начало новой эры, но и полноценную смену политического курса. Вероятно, последнее слово она добавила к титулу, чтобы развеять слухи из разряда «продалась римлянам» и показать подданным, что она в первую очередь их фараон[97]. Портреты на ее монетах продолжают линию предыдущих Птолемеев, и это успокаивает. Как ни назови, она остается самым могущественным персонажем на неримской сцене. Когда Антоний разгромит парфян, Клеопатра станет императрицей Востока. Многие прибрежные города это понимают и уже чеканят монеты с профилями их пары. Она может себе позволить торжествовать. На горизонте сейчас ни облачка.Клеопатра не может дождаться возвращения в Александрию, чтобы отпраздновать там зарю новой жизни. Пожертвовав всем после Мартовских ид, она не просто восстановилась, но и стала еще сильнее. А что же ее подданные? Если не брать в расчет их национальную гордость, которую тешит причастность к новой зарождающейся империи, как они относятся к такому близкому сотрудничеству царицы с очередным римлянином? Недовольства нет и в помине. Ее народ сосредоточен на практических последствиях этой дипломатии. «Мне кажется, – считает один видный ученый, – что сердечные привязанности и дети женщины-фараона воспринимались людьми как дела божественные, а вопросы к царице у них возникали, только когда сборщики податей перегибали палку» [13]. Она красиво решила извечную политическую головоломку: помогла Риму без ущерба для Египта. Да, она согласилась содержать его легионы, но царица может это себе позволить, не обкладывая свой народ слишком тяжким бременем. И не нужно беспокоиться, что щедрые подарки Антония с тревогой воспримут в Риме: это же часть внешней политики. Это обогащает казну и защищает границы. В Египте популярность Клеопатры достигает пика.
Из-за этого подарка многие думают, что Марк Антоний и Клеопатра поженились той же осенью в Антиохии, – нелепое предположение, ведь Антоний женат. Многие также думают, мол, она точно указала, что хотела бы получить по такому случаю, и он повиновался. Ни то ни другое не подтверждается Плутархом, а он единственный источник сведений об их воссоединении – и к тому же такой, кто не пропустил бы подобного события. Он же только допускает, что Антоний признал детей, но это ни в коем случае не равносильно браку. Антоний, бесспорно, приобретает не меньше, если не больше, чем Клеопатра: даже Плутарх не может назвать альянс римского триумвира с богатейшей женщиной на свете ошибкой [14]. Его сиюминутные потребности идут рука об руку с ее далеко идущими имперскими амбициями. У нас гораздо меньше свидетельств ее мечтаний о свадьбе, нежели о землях. В 37 или 38 году до н. э. она, говорят, давит на Антония, уговаривая подарить ей всю Иудею целиком. Судя по всему, он отказывается. (Эту твердость часто приводят в подтверждение того, что она не могла делать с ним все, что хотела. Он не согласился, а значит, не потерял голову от любви. Однако так же вероятно, что она осознавала границы своих возможностей и никогда не просила отдать ей Иудею. Так что вопрос об эмоциональном состоянии полководца остается открытым.) Вряд ли царица станет торговаться о землях, хотя ситуация вполне этому благоприятствует: Антонию нужно финансировать кампанию, платить войску, поддерживать боеготовность флота. Клеопатре ничего такого не нужно. Она может диктовать условия.