Клеопатра: Жизнь. Больше чем биография

Оппортунист до мозга костей, Ирод – очаровательно безрассудный везунчик. Все свидетельствует о том, что в Риме попали под его обаяние, причем как Антоний, так и Октавиан. Это немудрено: дань из подданных он выбивает так же азартно и успешно, как мечет копье. У Ирода несомненный талант делать золото из воздуха (подданным хорошо знакомы его методы). Сенат единогласно «утвердил» его на роль царя Иудеи, после чего Октавиан с Антонием торжественно сопроводили на Капитолий. Антоний утверждает, что это назначение поможет ему в восточной кампании, и закатывает в честь новоиспеченного монарха большой пир. По мнению некоторых историков, своим троном Ирод не в меньшей степени обязан и Клеопатре: сенатом двигало не только его обаяние, но и страх перед ней. Лучше уж иметь двух монархов в том регионе, чем одного. Вполне резонно опасаться вассальной царицы богатого государства, единолично контролирующей поставки зерна в Рим [3].

Эта логика работает и на Клеопатру. В Египте Антоний может не опасаться восстаний. Только она способна силой своего авторитета править страной – вряд ли кто-либо другой справился бы лучше. В очередной раз царица уезжает из Александрии в уверенности, что ни один римлянин не разобьет Парфию – мощную, богатую, хорошо охраняемую империю – без финансовой поддержки Египта. Иначе говоря, она плывет на север мимо скалистых берегов Восточного Средиземноморья, вполне осознавая, что баланс сил изменился. Несмотря на браваду Антония и сильную армию, преимущество сейчас на ее стороне. Человеческое тщеславие мало изменилось за две тысячи лет, так что мы легко можем предположить, что помощники Клеопатры очень долго колдовали над ее внешним видом. Она не виделась с Антонием три с половиной года – любая женщина предпочла бы считать, что этих лет вовсе не было. Она наслышана об Октавии, круглолицей красавице с копной прекрасных блестящих волос. На этот раз царица обходится без роскошной одежды, инкрустированных драгоценными камнями подарков и тонн роз. У Клеопатры имеется кое-что получше. В эту поездку она берет с собой детей.

В Антиохии, уменьшенной и не такой помпезной версии Александрии, Александр Гелиос и Клеопатра Селена впервые встречаются с отцом. Он признает малышей своими. Должно быть, встреча эта трогательна и радостна. Антоний видит себя эллинистическим богом, он пробрался в династию Птолемеев, а дети его теперь стоят в очереди на египетский престол. Более того, один из них – сын, и это единственное, чего не смогла ему дать Октавия, идеал женщины во всех остальных отношениях (у Антония есть еще двое старших сыновей от Фульвии). Кое-кто впадает в крайность и считает, что во всем виновата исключительно Октавия: не могла, мол, произвести на свет наследника-мальчика и исполнить пророчество Вергилия о наступлении долгожданного золотого века – вот и толкнула мужа в объятия Клеопатры. Антоний любит детей и полагает, что их не может быть слишком много. Ему нравится говорить, что «многочисленное потомство и появление на свет будущих царей умножает знать» [4]. Вряд ли он из тех, кто может устоять перед лопочущим по-гречески трехлеткой, маленьким пухлым кудрявым богом в царских одеждах, который говорит ему «папа» и (если верить скульптуре) очень на него похож. Заявка на божественность – едва ли не главный его проект вот уже несколько лет. Он идет этим путем вслед за своим прославленным учителем с победы при Филиппах. Антоний обзавелся незаконными детьми и вполне законно надел, как выразился один современный историк, «домашние тапочки своего предшественника» [5]. Особенно подходят для этого декорации в Антиохии, красивом, хорошо снабжаемом городе на реке, раскинувшемся у подножия величественной горы, с белыми колоннадами улиц, множеством стадионов и садов, впечатляющими фонтанами и холодными родниками. Антиохия с мая по октябрь дышит свежим морским бризом, здесь солнечные безветренные зимы, чудесные термы и оживленный рынок. Столица Сирии всегда была расположена к Цезарю, который пожаловал ей статую самого себя в 47 году до н. э., когда приехал сюда, расставшись с Клеопатрой. И теперь город тепло принимает его знаменитого протеже.