Клетка для бабочки

Он взглянул на адресную книгу, потом, очевидно заметив облегчение на лице девушки, продолжил расспросы:

– А ты его больше нигде не записывала? Может быть, на салфетке или в тетради?

– Нет.

Профессор взял ее рюкзак и начал методично вытаскивать вещь за вещью. Достал тетрадь и, испытующе взглядывая на девушку, стал внимательно просматривать страницу за страницей. Обнаружив на последней странице номер, он вырвал тетрадный лист, влепил девушке увесистую пощечину и, с грохотом захлопнув дверь, выскочил из комнаты. Полина села на пол и зарыдала. Ее еще никто не бил.

А ночью вновь был вкрадчивый, ласковый шепот, настойчивые ласки, от которых неприятно тянуло где-то – то ли в животе, то ли в душе. Ею овладевали, говорили о своей любви, заботливо укрывали одеялом, а потом ушли, пожелав: «Доброй ночи, мой лживый ангел». Полина долго лежала в темноте без сна, глядя в потолок. Ей казалось, что она начинает сходить с ума.

Антон почувствовал, что все. Ресурс его закончился, и похоже, это надолго. Он слышал озабоченные разговоры бабушки и родителей про депрессию, посттравматическое расстройство, дядю Мишу, Стасю, старика Ивана Семеновича, про фазы принятия горя и помощь, в том числе лекарственную, – все это регулярно обсуждалось в семье. Он даже сам читал что-то в Интернете и если бы не музыка, то, возможно, захотел бы учиться на клинического психолога. Поэтому Антон чувствовал, что что-то не так. Он сейчас должен быть в отчаянии и рыдать, а он просто лежит и смотрит в потолок. Голова совершенно пустая, а перед глазами промелькивают фрагменты этого дня: размахивающий кадилом дьячок, улыбка Матвея на фотографии, его плотно закрытые глаза и ставший как-то тоньше нос в гробу, блестящая табличка, россыпь мелких сиреневых гвоздик с торцов холмика, слова осиротевшей мамы Матвея, чувство рядом Никиты… «А он мне здорово помог. И ведь он рисковал поссориться с дядей Мишей: кому понравится, что его работник и заложник не сообщил о моих планах и даже стал, ну да, сообщником. И ведь Никита это понимал. Конечно, понимал».

Заглянула пришедшая разбираться с молоком Вера, пригласила перекусить. Антон вяло отказался. «А ведь раньше я ухватился бы за возможность пообщаться с ней, посоветоваться о группе. Группа… Нет, никакого „Подорожника“ уже не будет. И наверное, никакой группы вообще. Без Матвея я не смогу».

Его оставили в покое до вечера. Заглянувший Никита просительно сказал:

– Тоха, ты это… иди ужинать, а? И валерьянку еще выпей, а то спалимся на фиг.

– Точно! Я уж и сам думал, как ты рисковал. Спасибо. Я сейчас.

За ужином дядя Миша предложил помянуть Матвея и под неодобрительный взгляд Веры налил себе коньяку, вопросительно повел бутылкой в сторону племянника. Антон кивнул. Конечно, это выглядело несколько пафосно и романтично, но он доверял дяде в этом вопросе.

– Пей, закусывай и ложись. Постарайся заснуть пораньше. Завтра должно быть полегче. По крайней мере, будет много дел, – чуть обняв племянника, сказал дядя Миша. Это прозвучало с такой теплой грустью, что у Антона глаза наполнились слезами, и он быстро, стараясь не дышать, выпил где-то треть стакана коньяка и сразу же закусил кусочком шоколадки, которую ему заботливо подсунула Вера. Доев и помыв свою тарелку, он пожелал всем спокойной ночи, подразумевая этим, что не хочет сегодня больше ни с кем общаться, и поднялся к себе. У него немного кружилось голова, и в животе было приятное тепло. «Попробую и правда заснуть», – решил он.

– Миш, ну что за на фиг? – устало спросила Вера, когда Антон вышел. – Ты ведь у него закрепляешь схему: горе – коньяк. Не общение, не творчество, а алкоголь.

– А после операции боль тоже снимают общением и творчеством? Или все-таки дают обезболивающее?

– Михаил Владимирович прав, – вдруг твердо сказал Никита. – Без алкоголя… больно. Мой папа пережил все полностью насухую, из-за меня. Если бы пил, ему было бы легче, я знаю.

– Твой папа молодец, – кивнул Михаил, убирая коньяк. – Но если бы не этот благословенный напиток, меня бы, думаю, уже не было. Иногда люди оказываются слишком близкими. Это прекрасно, пока оба живы. А потом начинается побочка. И тут нужен обезбол, хоть немного.

– У него еще много будет таких… операций, – хмуро сказала Вера.

– Это впервые. Он еще очень молод. Нужно помочь организму. Выспится, а завтра работой завалим с головой. Вон, пусть идет дорожки у себя чистит, там занесло конкретно. Спинку дивана надо привезти. И никаких разговоров о музыке сейчас. У них с Матвеем были планы сделать свою группу, мне мама сегодня рассказала. Так что это для него больше, чем потеря лучшего друга.

Вера молча кивнула. Михаил подошел и обнял ее.

– Спасибо, что держишь на контроле. – Он указал на полку с коньяком.

* * *