Клетка для бабочки

Художник чувствовал неясное беспокойство. Вспомнил Настю, которая была для него единственным реальным человеком, которому помогли психотехники, и еще как помогли! Он взял бумагу, сел за стол. Как бы она поступила в таком случае? Рука привычно начала рисовать какие-то елки, но он досадливо остановился: нет, не то. Нужен какой-то другой метод. Отличный от привычных почеркушек и набросков. Алексей Степанович задумался и аккуратно вывел: «Что меня беспокоит? Это связано с нашей перепиской. Что это?» Ответ не приходил. Он досадливо сжал губы. «Так, буду вспоминать подряд, письмо за письмом». Нет, не сработало. Внимание все время уплывало в какие-то боковые притоки, а то и прокладывало новое русло и уносило вообще в другую сторону. Глядя на лист бумаги, он сам не заметил, как снова что-то рисует на полях. Очнулся, понял, что уже совсем стемнело и бумага из белой стала серовато-голубоватой. Включил лампу, нетерпеливо подождал, пока глаза привыкнут к яркому свету. Что там? Свеча, две розы, как в старом школьном песеннике его ровесниц. Ну, конечно! Все понятно. Он ведь собирался сам пройти по той ссылке на Одноклассники, которую ему заботливо перекинула Настя, и все внимательно изучить. Но постарался забыть, чтобы не было снова больно. «Ну, это уже трусость называется вообще-то». – И художник, нахмурившись, взял планшет. Ну да, вот и свеча, и розы. «Покойся с миром». Но это не последняя активность, дальше есть еще. Совсем недавно, на годовщину. А Настя это скачивала, когда еще дочка не родилась, а дочке уже полгода. Он с интересом скользил взглядом дальше. Печальная Богородица, дурацкий ангелок с мерцающими блестками, еще один дурацкий ангелок, RIP… «Вот придурки…» Дальше сообщение от Наташи: «Я нашла Лену, пригласила к нам. Она ответила, что не хочет. Тогда я написала ей, что сейчас годовщина смерти Оли, может быть, зайдешь на страничку ее памяти, вы ведь долго дружили. И знаете, что она мне ответила? Что не верит в несчастный случай. Мол, это все было подстроено „тем типом, с которым она жила“. Представляете? Сразу говорю: мне эта версия кажется просто глупой. Я ведь знала Олю неплохо так. Правда, потом наши пути разошлись. И у меня в голове не помещается. Не стала бы она жить с человеком, который способен на такое. Все, народ, я не могу с этим быть одна. Так что вываливаю сюда. Пусть будет здесь, сама не знаю, зачем. Просто – пусть будет. А Оле – покоя».

Дальше шли возмущенные стикеры и восклицания: «Какой бред!», «И думать про это не хочу!», «То, что Лена – единственная, кто общался с ней до самого конца, не дает ей права обвинять невиновного человека», «Точно! И прекращаем это обсуждать! Трагические случайности иногда случаются!», «Покойся с миром, Оля!». И снова – свеча, блестящие розы. Художник выключил планшет. Он пока не знал, что будет делать дальше со всем этим.

Проводив бабу Машу, которую Михаил и Вера отвозили в санаторий, Никита закрыл калитку и, дождавшись Дымка, который бежал по снеговой дорожке к крыльцу, вошел с ним в дом. «Я один остался, как тогда, когда Тоха приехал», – почему-то с волнением подумал он. Прошелся по большому дому – такому теплому, надежному, как старинная крепость славян. Поднялся на второй этаж, заглянул в комнату Полины, откуда Антон все-таки забрал свои вещи, поставил окно на зимнее проветривание, взял брошенное на стул покрывало, аккуратно накрыл кровать. Кот ходил за ним следом, терся о ноги.

– Что, проголодался, зверюга? Пойдем, творожку положу, знаю, что любишь. Да, творожку, – повторил он, заметив, как жадно сузились его зрачки.

«Все понимает, похоже. Ну, ключевые слова». Они спустились и прошли на кухню. Никита открыл холодильник, задумался, разглядывая содержимое. Кот нетерпеливо толкнул головой его ногу, что-то мрыкнул. Никита протянул руку за судком с творогом, и тут раздался звонок в калитку. Он вздрогнул, закрыл холодильник.

– Сорян, кошак. Творог переносится на попозже. Интересно, кто там?

Он, по обыкновению раздетый, выскочил на улицу.

– Иду, иду!

– Добрый день! А дядя Миша дома? – раздался из-за калитки девичий голос – напряженный, чуть испуганный, но такой нежный и чистый!

Никита непроизвольно заулыбался и быстро открыл калитку. Он увидел девушку в сером пуховике и черной шапочке, которая помахала таксисту, отпуская машину.

– Дядя Миша дома? – повторила она.

– Он уехал. Да ты проходи, – как-то неловко посторонился он, хотел взять у девушки пакет, но она отмахнулась:

– Он не тяжелый. – Внимательно посмотрела на парня, протянула руку: – Я Полина.

– Никита. Полина, значит. – Она удивленно взглянула на его ставшее сердитым лицо. А он продолжал: – Пошли в дом. Ругать тебя буду. И кота своего сама покормишь заодно, пока я буду ругаться.

Она даже подпрыгнула.

– Дымка?!

– А то кого? – буркнул он, но потом улыбнулся, дотронулся до ее рукава. – Запугал я тебя, да? Не обращай внимания. Идем.