Оставшись одна, Полина разобрала сумку, обнаружила на старом месте постельное белье, застелила кровать и легла, натянув покрывало до носа. Ее немножко знобило. «Поваляюсь чуток», – подумала она и поморщилась, почувствовав боль в отшибленной верхней части задницы, когда ложилась. Девушка закрыла глаза, и сразу же завертелся, замелькал калейдоскоп картинок: вот над ней нависает профессор с ножницами в руках, вот она смотрит сверху на далекий снег под окном, вот переодевается в джинсы, а вот с колотящимся сердцем выходит из лифта. Снова и снова вспоминала она, как откинулась на серое шершавое сиденье такси, чувствуя, что успела. «Я верну свою жизнь обратно, обязательно. А Дымок какой толстый стал. А Никита классный. Значит, Вера выходит за дядю Мишу. Наверное, у них будет ребенок, и я буду с ним нянчиться, как с Татушкой. Ой, давно я ее не тискала…»
Боль внизу живота становилась все сильнее, переходя из легкого ноющего намека в напряженный болезненный вопрос. «Я же сама беременная, – впервые за день вспомнила она. – А он меня толкнул. Болит, как перед месячными, только сильнее. И поясница начала болеть почему-то». Ей захотелось постоять под душем. Проходя мимо двери Никиты, она чуть стукнула и сказала: «Я в душ». – «Полотенце в кладовке глянь, на полке слева стопка», – отозвался он.
Она спустилась в кладовку, отыскала свое любимое оранжевое полотенце. Зашла в туалет и вдруг почувствовала, как из нее с мягким усилием выскользнуло что-то совсем маленькое. «Не буду смотреть», – решила она, с замирающим сердцем спустила воду в унитазе и залезла под душ. Ну да, стоило ей расслабиться под теплыми струями, как из нее полило. «Вот и все, – поняла она. – Это был наш ребенок. Убежал, не захотел оставаться. Тоже сбежал, как и я». Она вспомнила, как тогда увидела на секунду зареванного малыша в мокрых колготках, и зашептала: «Потом обязательно приходи. Я не буду тебя обижать. И защищу от всего плохого. Попозже приходи. Я тебя буду ждать. Назову Данилкой, тебе нравится имя? Даня, Данила. Буду тебе рисовать…» Она стояла под теплыми струями, и на душе была теплая грусть.
А вечером были торт, шампанское, куча вкусной еды, любимые лица, смех, разговоры… Когда все разошлись, Полина прошла в комнату Веры.
– Слушай, вы такие молодцы! Расскажи, как все вышло. Я хочу знать все подробности.
– Ну, я долго думала. Знаешь, некоторые вещи должны созреть, что ли. Все мне казалось, что я не готова. И он тоже. Боялась, что он никогда не пойдет на серьезные отношения, то есть после Стаси. Что для него это будет как предательство, вот. А он, оказывается, думал, что это я боюсь делать шаги навстречу, что держу его на расстоянии. Ну, интроверт и все такое. По правде сказать, это так и было. И дело даже не в нем. Много причин… Боялась боли, если все разрушится. Умная Эльза-2, в общем. А однажды я осталась с Татой. И вот она спит, а я сижу и смотрю на нее. Время как будто остановилось, понимаешь? Вокруг нее была такая тишина… Ну и что-то у меня внутри щелкнуло, что ли. До материнства ведь тоже нужно дорасти. А потом мы с ним сидели, а два рыжих брата на полу играли. Это я не про тех рыжих братьев, а про Антошиных котят. Миша тем послал фотку, что у нас теперь тоже есть рыжие братья. Так вот, один котенок сделал лужу, и Миша так ловко влажными салфетками р-раз! А потом хвостик ему промокнул, представляешь? И все это на автомате, между делом. Ну, я не выдержала и ляпнула, что хочу от него ребенка. А он замуж позвал… Ты чего такая напряженная стала? Полина? Все в порядке?
– У меня задержка была с двадцать седьмого декабря, и тесты положительные. А сегодня он меня толкнул, и живот начал ныть, и поясница. Я уже сюда приехала, и… что-то выскользнуло, я не смотрела. А теперь с меня льет просто, не успеваю менять…
Вера быстро подошла к Полине, крепко обняла.
– Бедная ты моя девочка… Давай завтра к врачу съездим?
– Не надо. Я в Интернете посмотрела, на таком раннем сроке нет необходимости. Просто будут более обильные выделения, и все. Ну, беречься. Не жить половой жизнью. – Она усмехнулась. – Так меня в эту половую жизнь и не заманишь теперь. Я и тогда-то не хотела. А первый раз это было вообще – как жертвоприношение, вот. Я именно ею себя чувствовала, жертвой, которую необходимо принести. Не смотри на меня так. Теперь все в порядке, правда.