Клякса

Она устало плюхнулась на диван, взяла в руки по пульту – от телевизора и видеоплеера. Потом вдруг спохватилась, подскочила к Вадиму и, сорвав с его головы наушники, истерично завопила.

– Почему мне на работу звонят, а?! Ты, охламон, зачем по трансформаторным будкам лазаешь?! Тебе больше негде, что ли?

– Это паркур! – недовольно просипел брат, снова надевая наушники и щёлкая мышкой.

– Это идиотизм! – бросила Ира.

– Заткнись лучше! – Вадим угрожающе зыркнул на неё.

– Хватит! – мать хлопнула ладонью по столу, попав в клавиатуру. – А ты тоже не подначивай, – она замахала ушибленной кистью и с раздражением посмотрела на Иру.

– Мам, ты меня, вообще, слышала?

– А меня кто в этом доме слушает? – она вернулась на диван, закрыла лицо руками и устало выдохнула. – Принеси сумку.

Ира послушалась, подала.

– Сколько он у тебя забрал?

– Четыре сотни, – тут же выпалила Ира.

– И это я наглый? – Вадим противно захихикал. Ира сдержалась, наблюдая, как мать достаёт кошелёк.

– Вот, двести, – она отдала Ире две купюры. – И больше чтобы я вас не слышала сегодня! – Она опять взяла в руки пульты и запустила серию «Друзей» на видео.

Ира пошла на кухню ставить чайник. Когда он зашумел, она прикрыла дверь и, взобравшись на стул, достала с верхней полки кухонного шкафа старую жестяную банку со слоном на крышке. Полученные от матери деньги она присовокупила к тем, что уже хранились в жестянке. Она быстро вернула её на место, привалив сверху пачками риса и макарон. Пересчитывать деньги не стала, брат мог нагрянуть в любую секунду. Да этого и не требовалось, Ира прекрасно помнила, сколько в банке. На билет до Праги недостаточно.

Деньги нужно было спрятать сразу же, как вернулась домой. За потерю она злилась на себя даже больше, чем на брата. Ведь тот ничего необычного не сделал, а Ира повела себя как распоследняя простачка. Расслабилась, потеряла бдительность! Но она ещё отыграется, возьмёт своё. Никогда и никому она спуску не даст. В её голове есть специальная коробочка, как та, что со слоном. Туда она складывает свои обиды и бережно хранит долги. Забывать – это расточительство. Забыть – значит отпустить, значит – простить, а Ира никого прощать не собирается, пока по счетам не будет заплачено. И только ей решать, когда этот момент настанет. Может быть, и никогда. Потому что прощать – это для слабых, у кого нет сил ненавидеть. Вот Леська уже на второй день была готова простить Симкину. Умоляла Иру, чтобы та отменила бойкот. Канючила, нудила, а всё потому, что слабая. Нет, у Иры хватит сил ненавидеть хоть целый мир!

Чайник щёлкнул выключателем и прервал размышления Иры. Она полезла в холодильник, достала кусок сыра, колбасу, масло и начала делать бутерброды на троих.

15

Сожалеть о сказанном не так тяжело. Мало ли, ляпнул сгоряча, тут же и извинился. Другое дело сожалеть о написанном. Тут уж как в пословице. Написанное стократ утяжеляет отвратительный смысл, вложенный в слова. А вот о молчании Вере жалеть не приходилось. В молчании была своя правда, глубина и достоинство. Вера о многом могла бы сказать, но промолчать об этом, казалось, важнее. Произнесённые однажды, слова лишались веса и значимости, опошлялись или становились банальными. Нет, молчание – золото, а слова – пыль, прах и даже меньше того. Потому Вера транслировала безмолвие, заключая в него все возможные смыслы. И странное дело, её понимали отлично. Гораздо лучше, чем когда она открывала рот и выдавала очередную нелепицу.

Домашние не замечали перемен в поведении Веры. Так уж получилось, что в семье замолчали все. Отец который день возвращался с работы поздно и, нелепо приставляя палец к губам, неровной поступью крался к кровати. Мать недовольно громыхала на кухне посудой, готовая сорваться в любую секунду. Но отец, зная, что от этой женщины и сковородкой можно схлопотать, всячески старался её не провоцировать. Мать презрительно дулась и сопела, электризуя воздух, но не говорила ни слова. Вера сидела с книгой в кресле и старалась не отсвечивать. Родителям было не до неё.

Тополиный пух отошёл. К полю с зарослями полыни, где хоронили голубей, Вера не приближалась, и ей немного полегчало. Но мать угрозу свою выполнила – как и обещала, отвела к аллергологу. Тот оглядел Веру, цокая языком, в очередной раз заставил пройти спирометрию, в итоге изрёк:

– Всё не так уж и плохо…

Мать тут же взбеленилась, не дав закончить:

– Да как же это?! Каждый день чихает, глаза красные.

Доктор многозначительно поправил очки:

– Поллиноз. Осенью полегчает. Как раз к школе будете в норме. А зимой в ремиссию войдёт.

Мать насупилась:

– А в больницу её нельзя хоть на недельку?

– Да можно вообще-то. Только кому хочется каникулы в больнице проводить? – он подмигнул Вере. Она потупилась. – Раз молчишь, – заявил он, – определю тебя на дневной стационар.

Мать довольно закивала.

– Возражений не имеется? – аллерголог въедливо уставился на Веру. Она обречённо помотала головой. – Вот и ладно. – Он принялся писать направление. – А вообще, как настроение? – вдруг спросил он.

Мать легонько толкнула Веру в бок.