Клич

"В последние два дня все ожидали чего-нибудь положительного из Вены, Лондона и Берлина; получались телеграммы, сходились мы по обыкновению на совещание у государя, но дело все еще нисколько не выяснилось. Вчера, перед обедней, государь принял ген. Обручева, который представил в сжатом очерке соображения о плане кампании в Европейскую Турцию.

Вчера же была приглашена к обедне и завтраку моя жена с дочерьми. Она приехала с двумя младшими и провела в Ливадии большую часть дня", — как всегда, с завидной пунктуальностью напишет в тот вечер в своем дневнике Дмитрий Алексеевич Милютин.

Но эта кажущаяся объективность и спокойствие были обманчивы, как был обманчив и весь беспристрастный тон последующих записей.

На самом деле совещание в кабинете царя проходило на сей раз, как никогда, бурно и, несмотря на сдержанность высказываний присутствующих, носило нетерпеливый и нервозный характер.

Началось с того, что едва только все расселись по своим обычным местам, как Александр II обратился с упреками к министру финансов Михаилу Христофоровичу Рейтерну, представившему ему накануне подробную записку, в которой по неосторожности высказал свое мнение о нецелесообразности открытия боевых действий.

— Я просил вас представить подробный отчет по вашему ведомству вовсе не для того, чтобы узнать ваше мнение о том, следует ли нам начинать войну или нет, — сказал он с раздражением.

Растерявшийся от столь резкого вступления Михаил Христофорович попытался что-то сказать в свое оправдание, но царь перебил его:

— При внимательном чтении вашей записки можно заключить, что проведенные нами реформы не столько улучшили, сколько испортили положение России. Вы утверждаете, что в случае войны последствия ее будут гораздо тяжелее, чем были бы двадцать лет назад.

— Состояние наших финансов действительно оставляет желать лучшего, — выждав паузу, наконец-то вставил Рейтерн и поглядел на окружающих, словно ища у них поддержки. Но никто не поддержал его даже взглядом.

— Ваша задача заключается в том, чтобы изыскать средства к покрытию тех издержек, которые вызовет война, — сказал Александр и возвратил ему записку. — Будьте любезны, Михаил Христофорович, пересмотреть свои расчеты именно с этой точки зрения, — добавил он уже более мягко.

Рейтерн вытащил из кармана платок и нервно промокнул внезапно вспотевший лоб. Милютин отметил это не без некоторого удовлетворения: он уже неоднократно обращался к царю с жалобами на министра финансов, которые прежде оставались без всяких последствий. Экономить на перевооружении армии всегда представлялось ему по меньшей мере безрассудным.

Интересно, что скажет по этому поводу князь Горчаков?

Александр Михайлович предпочел выждать.

— Прежде чем высказать свое мнение, мне бы хотелось послушать нашего министра военных дел.

Милютин основательно приготовился к докладу.

"Сначала я изложил, собственно, военную сторону вопроса, — запишет он впоследствии в своем дневнике, — указал, сколько времени нужно на мобилизацию, на сосредоточение войск и на движение их в пределы Турции, на сколько все расчеты изменяются по времени года; выказал затруднения зимней кампании, но вместе с тем не отвергал и возможности ее, даже в некотором отношении выгоды, которые мы имеем зимой над турками и в отношении к действиям на море. Но затем я перешел к политической стороне вопроса и старался обратить внимание государя и канцлера на необходимость ясного, точного определения цели и предмета военных действий и на опасные последствия могущего быть столкновения с европейской коалицией".

— Помилуйте! — выслушав его, воскликнул Горчаков. — Но мне довольно странно слышать все эти "если" из уст военного человека. В вашем представлении нет ничего определенного, а только одни предположения. Создается такое впечатление, что речь идет не о войне, а о каких-нибудь безобидных маневрах. Почему вы думаете, что счастливые обстоятельства непременно будут на стороне турок?

— Я ставил гипотезы наиболее правдоподобные, — возразил Милютин.

— Ну а если европейские державы все-таки не выступят против нас, что более вероятно?

— Дай-то Бог, — сказал Милютин, — но все же гораздо опаснее действовать в надежде только на счастливые случаи. Однако не будем спорить, Александр Михайлович, ведь я не отказываюсь выслушать и ваши комбинации.

— Да-да, — сказал царь, — не ссорьтесь, господа. Мы собрались здесь сопоставить наши мнения. Дело слишком серьезно, чтобы сводить личные счеты.

Горчаков хотел было возразить, что ничего личного против Милютина он не имеет (очевидно, то же самое сказал бы и Милютин), но решил, что выяснение столь щепетильного вопроса лучше отложить до следующего раза.

"Тогда он начал чтение длинной записки, составленной бароном Жомини, — записал в дневнике Милютин, — о предлагаемом ходе дальнейших переговоров, о необходимости немедленного отправления Игнатьева в Константинополь, об ожидаемом влиянии на конференцию угрожающего положения России и закончил тем, что в случае неуспеха этой конференции останется — силой оружия принудить Турцию к уступкам".