Кликуша

Женщины замолчали, посмотрели на него испуганно. Свекр строго взглянул из-под густых, кустистых бровей на Прасковью, держащуюся за стенку и прижимающую руку к животу, и громко произнес:

– Пока на ноги не встанешь, за внуком пусть бабка следит. Будет тебе его на кормежку приносить. Посмотри на себя – тощая и бледная, как смерть! Как собралась за ребенком днями и ночами ходить? Не кукла это тебе!

Прасковья опустила голову, из глаз ее на пол закапали слезы. Она с тоской взглянула на мальчика, который спал на кровати свекрови, и поплелась в свою комнату. Упав на кровать, Прасковья зарыдала в голос. Алексей сел рядом и попытался обнять ее за плечи, но она вздрогнула, повернулась и принялась бить мужа по груди и по лицу.

– Ты мог защитить меня перед своими родителями! Ты мог отстоять нашего сына! Трус! Видеть тебя не могу! – зло прошипела Прасковья.

Алексей ничего не ответил разъяренной жене. Он вышел из комнаты, а потом и вовсе ушел из дома. Им всем сейчас не до него, каждый снова занят своими собственными переживаниями. Только Катька всегда ему рада. У Катьки мягкий живот и толстые бока, и ей всегда есть дело до него. К Катьке-то он и направился. И угрызения совести уже совсем не мучили его.

***

Еще около месяца Прасковья восстанавливала свое здоровье. Потихоньку она возвращалась к своей привычной жизни и к домашним обязанностям. Вот только ребенка ей возвращать никто не спешил. Свекровь приносила его несколько раз в день на кормление, а все остальное время он был с ней.

Самым обидным для Прасковьи было то, что родители Алексея, не считаясь с ее мнением, сами выбрали имя ребёнку. Прасковья мечтала назвать сына Егором, но они, не спросив ее, дали ему имя Федор, в честь деда Алексея.

Когда Прасковью навещала мать, она плакала, уткнувшись ей в плечо.

– Я не могу так больше, мам!

Зоя гладила дочь по голове, по спине, по плечам, и шептала ей на ухо слова утешения.

– Доченька, милая, потерпи все непременно наладится!

– Ничего не наладится, мам! Феденька уже к ней больше, чем ко мне, тянется. Скоро ее «мамой» станет звать! Какая я несчастная, мам! Какая же я несчастная!

Сама Зоя нянчилась с внуком под зорким присмотром Акулины. Однажды она не выдержала и сказала ей:

– Хватит уже изводить мою дочь, Акулина! Отдай ей ребенка. Она мать! Пусть сама его воспитывает.

– Она его выродить-то не смогла, а ты про воспитание говоришь! Никудышная мать вышла из твоей Прасковьи!

– А из тебя, старухи, неужто хорошая выйдет? – язвительно спросила Зоя, прижимая к груди спящего мальчика.

– Ой, сватья! – ехидно ухмыльнулась Акулина, – Уж я как-нибудь сама разберусь, кто в моем доме будет за дитем следить!

– Хороша мать! Вырастила сыночка, который от живой жены к потаскухе Катьке по ночам бегает. Все село уж знает! – не унималась Зоя.

Акулина всплеснула руками и рассмеялась.

– И пусть бегает. От такой немощной жены только и остается, что бегать!

– Ах ты, змея подколодная! – выдохнула Зоя.

– Уж какая есть.

Акулина выхватила из рук Зои внука и вышла из спальни. Зоя прижала ладони к пульсирующим вискам. Снова на душе у нее было тяжело и темно, а это значит, что не к добру все идет. Ох, не к добру…

***

Прасковья все чаще бывала у матери. В доме мужа ей было не по себе. Свекровь ее избегала, маленького Федора к ней не подпускала. С Алексеем у них отношения вконец разладились, поэтому ей было спокойнее в своем родном доме.

Однажды она засиделась у матери допоздна и возвращалась домой по темноте. Пронизывающий осенний ветер и противная морось заставляли ее ежиться от холода и плотнее кутаться в платок. Извилистые улочки села были безлюдны и тонули в сером тумане. Прасковья вдыхала влажный воздух и думала, что вся ее жизнь превратилась вот в такую беспросветную, мрачную и холодную осень.

Внезапно дорогу ей преградила высокая, темная фигура. Человек замер неподвижно посреди дороги, Прасковья не могла разглядеть его лица, поэтому остановилась, тревожно оглядываясь по сторонам.

– Эй, ты кто? – крикнула она тонким голосом.

Человек склонил голову, а потом скрылся в придорожных кустах, исчез также загадочно, как и появился. Прасковья побежала к дому, дрожа от страха. Лишь оказавшись в темных сенях, она перевела дух, отдышалась. Дома она окончательно успокоилась и решила никому рассказывать об этом странном происшествии. Но спала она неспокойно, ее мучили кошмары. Она металась по кровати, стонала и толкала Алексея в бока – так, что он не выдержал и ушел под утро спать на кухню, лег там на лавке, свесив ноги. Но уснуть в неудобной позе у него не получалось. Поворочавшись, Алексей сел на лавке и закурил.

– Лучше бы к Катьке ушел! – прошептал он, – Та хоть не выпинывает с кровати, наоборот, ютится на самом краю, чтоб мне хорошо спалось. Вот бабы! Пока не в женах ходят, все хорошие, добрые да ласковые, а как женишься на них, так сразу в волчиц лютых превращаются!

За стенкой послышался плач Феденьки, а потом Алексей услышал голос матери, она пела внуку колыбельную песню, чтоб тот скорей уснул.