Кликуша

Лихо зашипело, выгнулось дугой, и тут же худое тельце схватили огромные когтистые лапы – это был Болотник. Он стал рвать и трепать своего непокорного монстра, и над болотом снова раздался оглушительный визг. Вырвав Лиху сначала ноги, а потом руки, Болотник одним мощным движением оторвал волосатую круглую голову от тощего туловища.

Подбросив голову в воздух, он поймал ее и зашвырнул за ближайшую кочку. Голова Лиха укатилась в безопасное место и замерла в густой болотной траве, тихо поскуливая. Ванька наблюдал за всем этим и вдруг почувствовал, что в его руках зашевелился, закряхтел ребенок. Он отогнул край одеяла и увидел, что младенец весь покраснел, сморщился и собрался кричать. Ванька замычал, но никто не взглянул в его сторону.

– Ты убил этого пакостника? – спросила Мизгириха, обращаясь к Болотнику.

Болотник грозно глянул на старуху и ответил:

– Лихо невозможно убить. Оно живуче, как любое горе. Отрастит новые руки и ноги и снова отыщет себе хозяина.

– Ох и гадкое у тебя болото, батюшка! Кого только тут нет! – воскликнула старуха.

– Какое есть, ведьма Мизгириха! – отозвался монстр.

Мизгириха махнула рукой монстру, и тот стал медленно погружаться в воду. В это самое мгновение Ванька увидел, что тело Прасковьи всплыло и лежит на поверхности мутно-зеленой воды. Он громко замычал, передал ребенка Мизгирихе и торопливо пошел по болоту, с трудом переставляя ноги в топкой жиже. Ребенок кричал изо всех сил, требуя материнского молока, и все внутри Ваньки трепетало от страха. Жива ли Прасковья?

Подойдя к ней, он увидел, что глаза ее открыты. Вздох облегчения вырвался из его груди. Прасковья равнодушно и безучастно смотрела в серое небо, а потом глаза ее снова закатились. Ванька подхватил ее из воды и понес к берегу. Какое-то время они молча шли по лесу друг за другом – Ванька со своей драгоценной ношей на руках шел первым, а за ним плелась старуха, прижимающая ребенка к впалой груди.

Лицо Мизгирихи было измученным и усталым. Она брела по лесу все медленнее, а когда она совсем выдохлась, окликнула Ваньку и села на землю перевести дух.

– Это ведь ты посадил в бабенку Лихо одноглазое? – скрипучим голосом спросила старуха, когда великан опустился на землю рядом с ней.

Ванька хмуро взглянул на Мизгириху и опустил голову.

– Молчи, я и сама знаю, что ты, – ехидно ухмыльнулась старуха.

Она хлопнула великана по спине и захохотала.

– Ну и правильно. Она сама с тобой в лес ни за что бы не пошла. Небось, добрая сотня женихов была у такой красавицы в селе, а тут ты, дурак немой…

Ванька натужно закряхтел, лицо его покраснело от стыда.

– Ниче, Ваня, ниче, – тихо проговорила старуха, – некоторых к истинному счастью нужно вот таким путем вести – через боль и муку. Теперича она, эта бабенка, будет с тобой счастлива, я и гадать не буду – нутром это чую…

Когда они дошли до избушки Мизгирихи, Ванька опустил Прасковью на мягкий ковер из мха, нагретого солнцем. Только тогда Прасковья очнулась от забытья и с удивлением взглянула сначала на Ваньку, а потом на старуху Мизгириху. Губы Прасковьи задрожали, на глазах выступили слезы. Ванька протянул ей кричащего младенца, и Прасковья прижала его к груди, капая на красное личико крупными горячими слезами. Успокоившись и вдоволь налюбовавшись на новорожденную дочку, Прасковья подозвала к себе Ваньку, прильнула к нему и крепко обняла.

– Не знаю, как ты это сделал, Ваня, но ты спас от смерти и меня, и мою доченьку! – прошептала она, – я теперь тебя от себя ни на шаг не отпущу.

Девочка заплакала, требуя еды, и Ванька смущенно отвернулся, чтобы Прасковья могла без стеснения накормить ее. Он уставился куда-то в небесную высь – туда, где верхушки самых высоких сосен и елей сплетались между собой. Лицо его было спокойным и серьезным. Что было у великана в голове в тот момент? Раскаяние или радость?

Старуха Мизгириха сначала смотрела на Прасковью – грязную, лохматую, оборванную, но счастливую, а потом подсела к Ваньке и прошептала ему на ухо:

– Знала я, что всем спокойнее будет, если ты немым станешь. Тайны леса ты, внучек, все знаешь, но никому не расскажешь. Это правильно. Не надобно про такое людям знать. Ты на меня больше зла-то не держишь за то, что я язык-то у тебя отщелкнула? Не держи! Другого выхода у меня не было. Я ведь предупреждала – выйдешь из леса только немым… Зато вон я тебе какую силушку богатырскую в телеса нашептала! Экий ты великан вырос.

Ванька молчал, он по-прежнему задумчиво и серьезно смотрел в небо, и старуха так и не поняла, простил он ее или нет.

***

Солнце ярко светило, пробиваясь сквозь кроны деревьев к земле, лаская ее теплом. Мизгириха улыбалась некрасивой, беззубой улыбкой, глядя в нежное личико новорожденной девочки, которой Прасковья дала имя Весна. Когда они вернулись с болота, она грозила Ваньке, чтобы он уводил бабу с дитем подальше от ее дома. Но Ванька медлил, давая Прасковье время чтобы оклематься после всего, что она пережила. Мизгириха ворчала, но охотно водилась с младенцем. Дети дарят старикам жизненные силы и воспоминания о молодости.