Клиника Сперанского

Ну да, вон у верхней жертвы разодрано горло, вроде как тень упала — сразу и не поймешь, что это рваное мясо.

Глава 24. Странные дела в замке

На крыльцо вышел герр Кирхгофф, увидел на брусчатке трупы и сказал сакраментальное «Майн Гот». Вот и прочие тевтоны появились, сытые, довольные, с отвисшими животиками, и сказали по-немецки: «Твою мать». Выходило, что спор Фадееву они проиграли, экспериментальный образец, который ни на кого впечатления не произвел и никто кроме русского миллионера на него поставил, запросто голыми руками выкосил десяток добровольцев из спецотряда барона фон Пампуха.

Денег, и немалых, конечно же было жаль, но что деньги, когда вдруг открылась страшенная перспектива. Прав был Фадеев, четырежды прав, убеждая, что век чистильщиков, какими бы они фанатами ни были, уходит, для чего и привез с собой экспериментальный образец. И, разумеется, был поднят на смех — этой жертве Бухенвальда впору было сражаться с яичницей, а не с отборными бойцами, перед которыми пасовали японцы.

Теперь всё, теперь двусторонний договор можно подписывать запросто, но это уже утром.

— Герр Кислов? — сказа Кирхгофф, провернувшись к Игорю. — Можете завтра себя не утруждать, договор уже составлен. Вам только нужно будет расписаться, как юристу.

Фадеев перевел.

Кислов согласно кивнул, вслед за чем они отвели послушного Аскольда в глухую комнату, сбежать из которой было невозможно, где и заперли на ночь.

— Как он здесь оказался? — спросил Кислов, когда они выщли в коридор.

Фадеев довольно ощерился.

— Сперва самолетом, потом машиной. В качестве багажа. В клинике Шубенкина усыпили, и он дрых всю дорогу, заколоченный в ящик.

— Но это же, не знаю как назвать, контрабанда, — сказал Кислов. — Так можно перевезти каждого.

— Не каждого, — возразил Фадеев. — Во-первых, Аскольд весит всего пятьдесят кило, а во-вторых, он не храпит и не воняет, так что даже собака его унюхать не может. Вот так-то, брат. Выпьем?

— Охотно, — ответил Кислов, и они отправились в бар при трапезной…

Тем временем герр Кирхгофф отчитывал бойцов из спецотряда фон Пампуха за неумение. Бизнес бизнесом, а национальная гордость превыше всего, поэтому он и шипел сквозь зубы, сдерживаясь, чтобы не гаркнуть на всю площадь. Заплывшие жирком тевтоны согласно кивали, а ниндзя слушали, понурив головы и втайне радуясь, что не лежат сейчас в скорбной куче под ярким фонарем.

— Оказаться у каких-то варваров на поводу — стыд и позор, — заключил своё пламенное шипение Кирхгофф. — Не умеете кулаками — зарезали бы к чертовой бабушке, пристрелили, мало ли способов.

Бойцы переглянулись, и один из них ответил:

— Стрелять не велено, а зарезать пытались. Бестолку.

— То есть как — бестолку? — не понял Кирхгофф.

— Нож не берет, — уже побойчее объяснил ниндзя. — Вязнет. Это великий воин.

— Ладно, — Кирхгофф махнул рукой. — Отнесите трупы в ледник и отдыхайте. В столовой вас покормят…

Герр Кирхгофф всерьез подумывал убрать лишних свидетелей, и лишь в последнюю минуту отказался от своего решения. Поэтому еда в столовой оказалась не отравленной, а ночь для бойцов фон Пампуха началась весьма спокойно, хотя циновки на полу в одном из отдаленных залов замка не делали каменные плиты мягче.

Около двух ночи, прошив толстые стены, в зале появилось некое слабо светящееся образование, которое облетело по очереди каждого из спящих воинов, потом вновь ушло в стену, оставив на циновках бездыханные тела.

В это же время Кислову приснилось, что он, мечась по замку, во всю прыть удирает от обмотанного черным полотном привидения, которое для ускорения покалывает его сзади острым копьем и хлещет в миллиметре от пяток огненной плетью, оставляя на мраморе выжженные рубцы. И так без передышки до утра, так что проснулся он измочаленный, весь мокрый, с бешено колотящимся сердцем.

Фадееву такая ахинея не снилась, но тяжесть на сердце была, оттого, поди, что он как последний дурак спал на левом боку.

Всем эта ночь далась нелегко, видно накануне переели жирного, когда же утром обнаружилось, что добровольцы Пампуха мертвы, многие припомнили, что далеко за полночь слышали в замке подозрительные звуки. Даже Кирхгоффу, которого во сне мучил отек слизистой, сделалось не по себе. Отек для него был делом привычным, да и смерть ниндзя скорее приветствовалась, чем категорически отрицалась, но такого в его дворце еще не было. Всё и вся во все времена здесь было под строгим контролем. Даже фамильное привидение много грешившего при жизни прапрадедушки Вильяма было под присмотром и не беспокоило редких гостей.

Семейный врач, который безвылазно паразитировал в замке, надзирая за здоровьем Кирхгоффа, осмотрел трупы и заявил, что это во всех случаях похоже на внезапную остановку сердца. Насильственных признаков нет, и слава Богу, а уж вскрытие покажет, что там на самом деле. Главное, что никто их не душил, не кромсал, не молотил по голове ломом.

«Какое там к черту вскрытие», — подумал про себя герр Кирхгофф и, позвонив фон Пампуху, объявил, что его взвод героически погиб, сражаясь с превосходящими силами противника.