Клинки Приречья (ЛП)

— Сейчас ты говоришь, как они! Нет, мне не было скучно. Мне даже сделали комплимент. Увешанный бриллиантами старик с гнилыми зубами сказал, что я очень выигрываю в сравнении с твоей первой женой. У него совсем скверный цвет лица… я думаю, печень, — поторопилась добавить она, заговорив о том, о чём намеревалась промолчать.

— Да, — отрешенно согласился ее муж. — Им легче простить мне чужестранку, чем актрису. А может, я, в конце концов, удостоился их жалости взамен порицания, ибо никому из них не хотелось бы оказаться сейчас на моем месте. Быть может, причина в этом.

Его раздумья сменились несвязным рассказом, более сбивчивым, чем ему хотелось, — историей давней обиды и отмщения. Отвергнутый любовник, прилюдно освистанная первая жена Герцога, гнев юноши и отповедь звонких монет и холодной стали. Кровь и червоточина в душе, и шрамы, скрывшие гноящуюся рану.

Это были не те рассказы, которые она слышала прежде, на солнечном острове, где они обвенчались среди жужжания пчел и поросших тимьяном лугов. В них не было ни слова о человеке, которого она знала.

Лежа рядом с ним в темноте, кожей ощущая жар его худого, палимого лихорадкой тела, она впервые спрашивала себя, правы ли они были, вернувшись сюда, в его прошлое.

Его рука безотчетно двинулась к ее лопатке, ладонь обхватила выступающую кость, будто грудь. Ее тело вспыхнуло воспоминанием. В этот миг она снова желала его, мечтая вернуть своего пылкого любовника. Но у нее не было иллюзий: ей был известен его недуг и она знала ход болезни; она заставила сердце смириться с тем, что это осталось для них в прошлом. Всё, что могло случиться меж их телами, уже случилось, и теперь росло у нее во чреве. В будущем это станет ей утешением, но не теперь, еще не теперь.

— Люди не забывают, — вдруг произнес он.

А она думала, он уснул, его дыхание было таким тихим.

— Тебя, — сказала она нежно. — Они не забывают тебя.

— Не меня. Себя самих. Они замечали меня лишь постольку, поскольку я бередил то, что осталось от их душ. Помни об этом. — Он стиснул ее пальцы — настойчиво, бесцеремонно. — И не доверяй никому из моего прошлого. У них нет причин любить меня.

— Я люблю тебя.

Немного позже он вздохнул во сне и, обнимая ее, произнес имя своей первой жены. Она почувствовала, как ее сердце скрутилось в жгут и перевернулось подле ребенка, которого она носила, ибо боль и любовь заполняли ее почти до краев, оставляя пустым лишь крохотное пространство.

*****

Лекари пускали ему кровь, надеясь сделать себе на том имя и состояние.

— Мало им оставить меня как есть, — сказал Герцог. Он отослал жену вниз, велев гнать эскулапов прочь, зная, что ей будет облегчением выместить сердце на ком-то еще.

Ансельм брил его — неторопливо и осторожно.

— В прежние времена, — заметил Ансельм, — уж вы бы позаботились, чтобы их насадили на клинок, как куропаток на вертел.

Герцог даже не улыбнулся.

— Нет. Он не убивал безоружных. Противники, недостойные его. В этом не было вызова.

— Где вы находили достойных? Наметанный глаз?

Губы старика изогнулись в усмешке.

— А знаешь, должно быть, ты прав. Никогда не думал об этом. Но был особый сорт драчунов, которых мне нравилось подначивать: чванливые самонадеянные болваны, которые распихивали всех со своего пути и избивали девчонок, работавших, чтобы их содержать. Эти молодцы обычно были при мече.

— А сейчас — вы бы смогли? — спросил Ансельм, продолжая усердно чистить щетки. — Вы бы распознали достойного фехтовальщика, увидев такого… скажем, по манере держаться или осанке?

— Только, — ответил Герцог, — если бы он сильно мне докучал. Можно взглянуть?

Когда Ансельм поднес для осмотра щетку к самому его лицу, чтобы слабые глаза могли ее разглядеть, пальцы Герцога сомкнулись на запястье юноши. Рука Ансельма не дрогнула, хотя веки его трепетали в кайме темных ресниц, обрамлявших глаза столь густой синевы, что они казались почти фиолетовыми.

— У тебя хорошая кисть, — заметил Герцог. — Где ты упражняешься?

— У себя в комнате. — Ансельм сглотнул. Там где костлявые пальцы едва коснулись его, кожа горела огнем.

— Ты кого-нибудь убил?

— Нет… еще нет.

— Я слыхал, сейчас убивают нечасто. Не поединки, просто зрелище для толпы, немного крови на рукаве.

Жена Герцога вошла без стука, гордая исполненной миссией. Но Герцог еще мгновение удерживал руку своего слуги, и смотрел на его лицо, и увидел, что он красив.

*****

Иногда к нему пускали посетителей, но не из тех, что сулили чудесное исцеление. Боль уходила и возвращалась; Герцог начал по нескольку раз на дню допытываться у жены, вдосталь ли еще в доме макового сока. Зелье туманило его разум, уводя вдаль, заставляя разговаривать с призраками, и она узнала о его прошлом столько, сколько ей самой не всегда хотелось услышать. Когда же к нему являлись живые обломки минувших дней, ей нередко случалось затаиться в углу комнаты, стараясь стать невидимой, и так узнать о нём больше. Другие, более крепкие, чем ее муж, старики не казались ей и вполовину столь прекрасными. И она старалась вообразить их юными и цветущими, спрашивая себя, как мог он когда-то прикасаться к ним.