Клинок эмира. По ту сторону фронта

– Совершенно верно. Мыслишка еще не оперилась, но мне думается, что в ней есть хорошее зерно. Надо выяснить у Полищука еще одну деталь, и тогда обсудим.

Вошел Полищук и в нерешительности остановился.

«Помешал или нет?» – было написано на его лице.

– Прошу закусить, – пригласил он.

Зарубин посмотрел на Кострова.

– Если останемся ночевать, – сказал он, – то придется закусить.

– Конечно, останемся, – уверенно ответил Костров, –

особых дел не предстоит, да и лошадям надо дать отдохнуть.

Когда сели за стол, Зарубин обратился к Полищуку:

– Немцы нас не накроют на твоей лежанке?

– Что вы! – с обидой в голосе ответил староста. –

Можно ли об этом думать? Отдать тогда меня на мыло, если таких гостей не уберегу. Отдыхайте, как дома, а то еще и лучше.

– Хорошо, – сказал Зарубин. – Поинтересовался я потому, что первый раз в гостях у тебя. А теперь вот что скажи: сколько ты еще обязан доставить дров для школы?

Староста нахмурил лоб. «Для какой школы?… – недоумевал он. – Говорили все время о больнице, а тут какая-то школа появилась».

Костров пояснил, что речь идет о больнице.

Тогда Полищук ответил, что надо вывезти еще кубометров полтораста.

– Остановка за людьми. Пилить и колоть некому, –

добавил староста, – а в другом виде там принимать дрова не хотят.

Зарубин подмигнул Кострову и продолжал спрашивать:

– А если надо будет заготовить дрова к определенному сроку, ты заготовишь?

– Сделаю все, что можно.

– Это неверно. Надо делать то, что нужно, а не то, что можно, – поправил его Зарубин.

– Согласен с вами, но говорю так потому, что боюсь –

рук не хватит.

– И при нашей помощи?

– Тогда дело другое.

Зарубин спросил: могут ли прислать за дровами сразу много саней? Полищук ответил, что все зависит от того, сколько будет заготовлено дров. Стоит ему завтра сообщить в управу, что для больницы заготовлено, допустим, двести кубометров, послезавтра, – Полищук в этом уверен,

– ему пришлют хоть сто саней.

– Теперь мне все более или менее ясно, – сказал Зарубин, вставая из-за стола. – Дело, Георгий Владимирович, складывается неплохо. Пожалуй, можно лезть на печку, о которой ты мне так много рассказывал.

Полночи ушло на разговоры. Командир бригады и начальник разведки вчерне набрасывали план разгрома школы. Когда Зарубин изложил свои соображения, Костров сказал:

– Гениально! И главное – просто.

На рассвете, покидая дом гостеприимного старосты, Зарубин давал Полищуку последние указания:

– Завтра я пришлю десяток ребят. Пусть заготавливают дрова. А ты разведай насчет транспорта. Как только увидишь, что дело пошло, давай заявку. Заказывай побольше, не стесняйся. Людей у нас хватит. Когда заявку примут, немедленно поставь нас в известность. Ты понял меня?

– Очень даже хорошо.

– Ну, бывай здоров!

8

Первые проблески ясного зимнего утра застали группу партизан у замерзшего, покрытого нетронутым снегом озера. Группа состояла из шестнадцати человек – делегатов партизанской межбригадной партийной конференции.

Впереди всех бодро, твердой, пружинистой походкой шел Зарубин. Он поднялся на правый, крутой берег озера, подошел к холмику, окруженному березами, остановился и снял шапку. Вслед за ним обнажили головы и остальные.

Тут, под холмиком, усыпанным снегом, в братской могиле лежали боевые друзья: Селифонов, Дымников и другие.

Партизаны постояли несколько минут молча, вспоминая ту темную, тревожную ночь, когда отряд прорывал кольцо блокады…

Предстояло пересечь железную дорогу, шоссе, а затем пройти восемнадцать километров на запад.

Все делегаты понимали, каким значительным событием в партизанской жизни является первая партийная конференция. Она – свидетельство большого роста народного движения против захватчиков, она – результат огромной работы, проведенной коммунистами-партизанами за период лесной борьбы.

Делегаты должны были обсудить на конференции задачи борьбы с врагом в новом, сорок третьем году и выбрать подпольный окружной комитет. Предстояло наметить меры для дальнейшей активизации боевой деятельности отрядов, для дальнейшего подъема народной войны во вражеском тылу.

…До полудня светило веселое солнце. В час пополудни погода изменилась. Густая молочная мгла, точно вата, заволокла все вокруг. Солнце как бы растворилось в небе.

Для делегатов такая погода была как нельзя кстати: туман часто выручал партизан.

Уже ночью подошли к железной дороге. Залегли в сотне метров от полотна в снегу, под косогором. Рузметов и Снежко ползком отправились вперед и скрылись в темноте: надо было разведать возможность перехода через линию.

– Прохватывает, – тихо пожаловался кто-то, зябко поеживаясь.

– Как и полагается. Морозец правильный.

– Вот это делегаты я понимаю, – проговорил Охрименко. – На брюхе на конференцию ползем. Будет о чем рассказать сынам и внучатам. Это тебе не на поезде, не на машине, с суточными и командировочными.

– Чш-ш, – предостерегающе зашипел Зарубин.

Смолкли. Прислушались. Со стороны железной дороги доносились, все усиливаясь, звуки незнакомой песни.

Пели немецкие солдаты, совершавшие ночной обход путей.

Чужая песня не трогала сердце, не касалась души.