Клинок эмира. По ту сторону фронта

Добрынин, посмотрев на часы, предложил попить чаю, прежде чем расходиться.

За чаем Рузметов вдруг, вспомнив о чем-то, хлопнул себя по лбу и начал шарить по карманам.

– Ой-ой! Совсем забыл! Дмитрию Карповичу сюрприз!

– Какой сюрприз? – удивился Беляк.

– Сейчас узнаешь, не торопись, – лукаво сказал Добрынин, догадавшийся, о чем идет речь.

– Вот, вот, нашел, читай сам. – Рузметов протянул Беляку записку Бакланова, полученную через Сурко.

Беляк быстро пробежал записку, недоуменно пожал плечами, потом прочитал еще раз вслух.

– Ума не приложу! Неужели жив?… Это не провокация? – спросил он.

Ему рассказали, каким путем попало в бригаду это письмо.

– Неужели вернется? Ну и радости будет!… Вот дела так дела!… – задумчиво проговорил Беляк и вдруг спохватился: – Да, ведь я тоже получил письмо, только не радостное.

Он извлек из подкладки своей шапчонки сложенный в несколько раз клочок бумаги и подал его Зарубину. Тот развернул бумажку, всмотрелся и вздрогнул.

– Что это? – глухим голосом спросил он.

– Кровью написано, – тихо ответил Беляк.

Все затаили дыхание. Зарубин начал читать вслух:

– «Прощай, Клава! Прощай, сын Петя! Прощайте, братья и дорогие друзья! Мой жизненный путь окончен.

Никого из вас я больше не увижу. Судьба моя и моих друзей решится на днях. Что нас ожидает, мы не знаем, но свое дело мы сделали. Никому из вас не придется краснеть за мужа, отца, брата и товарища. Хочу верить, что эти строчки, написанные моей кровью, дойдут до вас. Ваш

Андрей».

– Откуда это письмо? – спросил Бойко. Беляк рассказал, что письмо принес Микуличу надзиратель тюрьмы. В

тюрьму на днях доставили группу советских офицеров.

Среди них и этот Андрей. Над ними ведется следствие.

– Постой, постой!… О чем говорится в последней радиограмме с Большой земли? – спросил Зарубин начальника штаба.

Рузметов напомнил. В последней радиограмме командование просило разузнать об участи двадцати девяти советских офицеров, попавших в руки врага после выполнения важного задания. На Большой земле были сведения о том, что эти офицеры находятся в городе.

– Не о них ли ты говоришь? – обратился Зарубин к Беляку.

– Вполне возможно.

– А надзиратель надежный человек?

– Если бы он был ненадежный, то мы не читали бы этого письма, – сказал Беляк. – Это старый знакомый Микулича. Устроился в тюрьму по нашему поручению.

– Ты поручи ему узнать поподробнее все, что касается этих заключенных, – попросил Зарубин.

– Я уже поручил. Через неделю будем знать обо всем.

Только… Следствие-то, видно, к концу идет.

– Нельзя ли что-нибудь предпринять? – сказал Добрынин. – Ведь решается судьба наших людей. В таких случаях нам оставаться в стороне нельзя.

– А тюрьма большая? – спросил Зарубин.

– Нет, не особенно большая, – сказал Беляк.

– По-моему, один корпус, – добавил Толочко,

– Подумаем, – обещал Зарубин, – Может быть, найдем какой-нибудь способ.

Беляк отставил котелок и стал прощаться. Протягивая руку Зарубину, он спросил:

– Значит, моих людей завтра встретят?

Речь шла о людях, подготовленных подпольной организацией к уходу в лес, в партизаны. О них уже договорились раньше, но, к удивлению Беляка, Зарубин вдруг изменил прежнее решение.

– Отставим, – твердо сказал он. – Подождем неделю-другую, не больше. Мы твоих людей сначала проверим на боевой работе. На какой – это я тебе скажу после. Но очень прошу: поторопись с доставкой сведений о тюрьме.

Беляк возражать не стал. Он знал, что Зарубин скороспелых решений не принимает и уж если отменяет свое распоряжение, то причины на это должны быть важные.

В понедельник утром, еще затемно, из лагеря в леспромхоз вышли тридцать человек. В эту группу подобрали наиболее солидных, пожилых партизан. Самыми молодыми были Рузметов, Веремчук и Снежко.

К леспромхозу подошли, когда уже вечерело. Остановились в леске за рекой. На разведку пошел Снежко. Он тотчас же вернулся и доложил начальнику штаба, что все спокойно.

– Двигаемся вон к тому бараку, – указал Рузметов. – А

оружие и гранаты складывайте в баню.

Несколько человек собрали автоматы, винтовки, гранаты и понесли в указанное место. Остальные, не таясь, шумной гурьбой вошли в поселок и по единственной улице направились прямо к бараку.

В рубленом, крытом черепицей бараке было тепло и чисто. Сквозь узкие, расположенные почти под потолком окна проникал яркий свет. У самых дверей жарко горела большая железная печь. Вдоль обеих стен тянулись нары, между ними стоял стол с ножками, вкопанными в землю.

– Отдыхать будете? – спросил Полищук, зайдя в барак и пытливо поглядывая на партизан. Полищук потратил целые сутки, чтобы привести барак в порядок, остеклить разбитые окна, вымыть нары, и теперь староста явно хотел услышать похвалу себе.

– Конечно, неплохо бы тут и отдохнуть, – ответил ему капитан Костров. – Видно, что ты рук не пожалел, поработал. Прямо гостиница!

Полищук самодовольно ухмыльнулся.

– Так что же, отдохнете? – повторил он.

Костров отрицательно покачал головой.

– А кто за нас работать будет? – сказал Рузметов. –

Сколько заготовлено дров?

Староста почесал в затылке и сказал, что заготовлено маловато.