Он сгреб монеты, вспомнив мрачно, как гордился когда-то Кейн тем, что был убийцей, но никогда – вором. «Люди меняются с годами».
Выкатив инвалидную коляску из хранилища, он запер за собой дверь и отправился в уборную перезапустить шунт. Покуда Ровер оставался в Лос-Анджелесе, сделать это было непросто – пришлось через наладонник связаться по Сети с контрольным блоком Ровера и перенаправить рекурсивные команды через поддиректорию – и все же он уложился в три минуты, прежде чем выйти из уборной и переодеться в украденное. Лекарства он сложил в мешок вместе с наполненной флягой и монетами, что не влезли в потайной кошель.
Натягивая башмаки, он замер на миг, вспомнив про браслет на ноге. Тот лишь потемнел слегка за время пожара.
Его диод подмигнул ему красным глазом, напоминая обо всем, что Хари выложил за свой залог.
Обо всем, что он готов был выбросить.
Подмигивание: вот пост, за который пришлось отдать ноги и самоуважение, Председатель Майклсон. Подмигивание: вот каста, в которую ты рвался, прокладывая дорогу зубами и когтями, Администратор Майклсон. Подмигивание: вот все до последней марки, что заработал для тебя Кейн, – кровью, и мукой, и потом, и отвагой, и гневом, и радостью, и победой, и поражением. Подмигивание: вот Эбби, построенный в прекрасном месте, идеальный символ всего, чего ты достиг в жизни, единственный дом, знакомый твоей дочери.
Хари обдумывал эту мысль почти секунду. Потом пожал плечами.
«Счастья я ведь так и не заработал».
Он выдернул ножи из ножен, оглядел их, обратив внимание на блестящие лезвия – остро заточены и чисты, повертел в пальцах обтянутые кожей холодные мягкие рукоятки. Проверил баланс, решил, что метать можно, если придется. Повел плечами, разминая мышцы, – и вдруг принялся выделывать приемы и финты, да так ловко, что за движением клинков нельзя было бы уследить. Потом убрал ножи, нагретые теплом ладоней, и, держась за рукояти, позволил себе полуулыбку в память о лучших временах: память сладкая и горькая, как случайная встреча со старым другом.
Перед мысленным взором его появился Тан’элКотов «Царь Давид». Снова и снова представали перед ним наеденные с годами брыли, набрякшие тоской глаза, аура уютного поражения. «А ты, – бросил он вставшему перед ним образу – двойнику Администратора Хари Майклсона, Председателя Студии Сан-Франциско, – пошел на хрен!»
Уверенный и сильный, он ступил за порог. Но в коридоре его уже ждали.
В тот момент, когда шоковая дубинка нависла над ним, Хари уже проиграл. У него с самого начала не было шанса, но это его не остановило. Даже не задержало.
Дубинка со свистом обрушилась на него, едва Хари пересек порог. Рефлекс, наработанный на протяжении всей жизни, оказался быстрее мысли: рука сама собой перехватила чужую закованную в наручень руку так, что конец дубинки, не коснувшись бедра, разрядился о дверную ручку. Хари крепко стиснул запястье противника, другой рукой ударил врага по локтю и рванул запястье на себя. Сустав с хрустом переломился, из-под зеркального шлема послышался хрип.
Только тут Хари сообразил, что сломал руку офицеру Социальной полиции. Еще пятеро загородили ему дорогу. Нападение на социального полицейского считалось тягчайшим преступлением.
«Если бы мне уже не пришла хана, – подумал он, – я бы заволновался».
Он метнулся назад, к двери, где на него мог броситься только один человек, но соцпол с перебитой рукой повис на нем всем телом. И пока Хари пытался отодрать его, чья-то дубинка ткнулась ему в поясницу.
В его шунт.
Ноги подкосились разом, Хари рухнул, как мешок с живой рыбой, извиваясь и подергиваясь. Немного слушалась только левая рука. Взревев, точно росомаха, он выхватил нож из-за пояса, но стоявший над ним соцпол коснулся оружия все той же дубинкой. Сквозь рукоятку Хари тряхануло так, что нож выпал из сведенной судорогой руки.
– Вставь ему снова.
Это был человеческий голос, не оцифрованное гудение соцполов. От этого звука горло Хари обожгло блевотиной; голос причинял физическую боль, словно залитая в ухо кислота.
Слишком много лет ему приходилось подчиняться указаниям этого голоса.
Соцпол послушно ткнул его дубинкой, и Хари забился на полу, словно шизик под электрошоком. В глазах его потемнело. Лампы на потолке коридора превратились в светящуюся лужицу. И в эту лужу вступило чучело с испитым лицом, глумливое подобие Артуро Кольберга.
Хари застонал.
Кольберг облизнулся, словно бомж перед переполненной помойкой.
– Вставь еще раз.
Хари уже не чувствовал разрядов; даже судороги едва достигали его сознания. Свет померк в его глазах.
Артуро Кольберг нагнулся и поцеловал его взасос.
– Знаешь что? – сказало чучело, морщась. – Ты невкусный. У меня даже не встает.