Клинок Тишалла

– Кейн… – повторил Делианн тихонько. – Я ведь о нем почти ничего не знаю.

– Зато я знаю. Я с ним был неплохо знаком. Не то чтобы в большой дружбе мы были, но, можно сказать, приятельствовали. Он мне как-то руку сломал.

– Ничего себе приятель!

– Слушай, он мог меня вообще грохнуть! Черт, я ему до сих пор благодарен. Этот перелом спас мою шкуру. Заработал-то я его за день до Успения Ма’элКотова. Понимаешь, я тогда был рыцарем Короля: если б не рука, я бы точно оказался тогда на стадионе Победы, ну и полег бы вместе со всеми. Много приятелей моих там осталось. Так это я вот к чему: из-за того перелома я и с Ниелой познакомился. Она за мной ухаживала – лихоманка меня пробрала, все такое. К слову сказать, с переломом и лихорадкой я не только на стадион не попал, я и во Второй войне за Престол не участвовал. Теперь у меня есть дом, жена, малыш, работа вот неплохая – и все потому, что я был знаком с Кейном так близко, что он скорее сломал бы мне руку, чем убивать. Понимаешь?

– Все равно не понимаю, – признался Делианн. – Я-то тут при чем?

– А вот: ошиблась Кир. Это не вокруг Кейна все в тартарары летит. Оно обычно само собой выходит. Ежели хорошо поискать, всегда найдется на кого свалить вину – ну, вроде как она всех собак на тебя навешала. Силенок у нее не хватило посмотреть судьбе в лицо. Вот что убило Тап и Пишу – ее слабость. Но признаться в этом она не может, вот тебе и не повезло.

Он слегка пожал плечами, как бы извиняясь за проступок хозяйки, и отправил в рот еще кусок яичницы.

– Но я-то в эти игры не играю, – продолжал он с набитым ртом. – Я вот как скажу: никогда не знаешь, где кирпич упадет. Делай что можешь, держи ушки на макушке – и, может, все еще обернется к лучшему. Так со мной и вышло. Какого рожна мне тебя убивать за то, в чем нет твоей вины?

– Это моя вина, – произнес Делианн.

– Чушь собачья.

– Моя. Я должен был знать. Мне следовало сдохнуть в горах. Теперь и ты заражен; твоя смерть тоже на моей совести.

– И что? Кой толк убиваться над тем, чего не изменишь? Как по мне, так убивать людей надо за то, чего они еще не сделали, понимаешь?

– Ты не знаешь, что это за чума – ВРИЧ, – произнес Делианн. – Ты сойдешь с ума. Ты станешь думать, что весь мир тебя ненавидит, что все хотят убить тебя, даже лучшие друзья, даже жена, даже ребенок…

– Похоже на скверное похмелье.

– Поэтому ты убьешь их первым. Если ты протянешь достаточно долго, то перебьешь всех, кто для тебя что-то значил. А потом умрешь сам в страшных муках.

Хуманс снова вздохнул и отчекрыжил вилкой здоровенный кусок яичницы.

– М-да, хреново.

У Делианна отвисла челюсть.

– И все? Это все, что ты можешь сказать?

– А чего ты ждал? Может, богиня вернется и все исправит. Тогда и беды не будет, верно? А если не вернется – ну, кто знает… может, все и так образуется.

– Я знаю, – мрачно пробурчал Делианн. – Нутром чую. Что-то не так. Богиня не вернется.

– Может быть. Но ты с другой стороны посмотри: может ведь и вернуться. Если бы ты не явился в Анхану, чума все равно добралась бы сюда. Мы ведь ниже по течению от того места, где ты ее подхватил, верно? Так что, если бы ты сдох в горах, здесь так и так случилась бы та же хрень, только вот богиню некому было бы позвать. Так что расслабься, приятель. Может, ты все-таки спас мир.

– И все равно это моя вина.

– Мгм, вина. – Хуманс повел плечом, пережевывая кусок кровяной колбасы. – Еще одно слово вроде «справедливости». Не говори мне его, покуда не наложишь вины полную тарелку и не наберешь ложку. Я не верю в правых и виноватых.

– А во что ты веришь?

– Хочешь знать, во что я верю? – Хуманс нагнулся к нему, заговорщицки блеснув глазами, и понизил голос: – Вот во что: Закона Нет.

Прописные буквы слышались в его голосе. Мгновение он вглядывался в лицо Делианна, будто ожидал некоего загадочного отзыва на пароль, и, не получив его, с ухмылкой пожал плечами.

– Хотя нет, есть один. Я его сам установил: если ты не сожрешь чертову яичницу, я надеру тебе тощую остроухую жопу, а тарелку забью в глотку. Приступай.

Поразмыслив секунду, Делианн пришел к выводу, что причины отказаться у него нет, и развернулся, чтобы отправить в рот кусок яичницы. Даже остывшая, та была великолепна: золотисто-масляная, поджаристая, перцу как раз в меру. Делианн сглотнул, потянулся за вторым куском и обнаружил, что узел, стянувшийся за недели у него под ложечкой, начал развязываться сам собой.

– Меня зовут Делианн, – сказал он, протягивая руку.

– Знаю, – отозвался хуманс, пожимая ее. – А я Томми. Очень приятно.

– Мне тоже. Э… Томми…

– А?

– Ну… спасибо, наверное.

Человек расхохотался, подтолкнув Делианна локтем:

– Да ну. Не бери в голову. Доедай и пошли. Темнеет уже, а нам пора.

– Куда?

Томми подмигнул:

– С друзьями тебя хочу познакомить.

6

В низеньком кольце из спекшейся, растрескавшейся глины посреди комнаты трепетал огонь; кизячный вытяжной колпак над очагом поддерживали три толстеньких столба. Окон в комнате не было; всю обстановку ее составляли стол из грубо отесанных досок и несколько стульев. На одном из них восседал завернутый в еще мокрое одеяло Делианн.