Клинок Тишалла

Я проработал на Юрчака почти год, прежде чем он наступил на мозоль не тому парню и не попал под ярмо. Банду разогнали соцполы, но Зубочистка к этому времени уже, как говорится, не создавал проблем. Медтехничка в госпитале для Рабочих Миссионерского округа так увлеклась, собирая по кусочкам его коленный сустав, что не заметила капельного внутричерепного кровотечения. В три часа следующего утра Зубочистка покинул наш грешный мир.

Зубочистка Фоли оказался первым, кого я убил. Нечаянно, просто так вышло. Я треснул его по башке, и через несколько часов он умер. Как говорят кейнисты, звон обратно в колокольчик не загонишь. Да и не больно-то хотелось.

Господи, силен я был в молодости.

Что со мной сталось?

4

Перед глазами стоит проклятая статуя. Давид. Чем больше думаю, тем яснее становится жуткая логика. Давид, в конце концов, был возлюбленным чадом Господа, отпавшим от благодати…

Из-за женщины.

Невеликая тайна, что Тан’элКот всегда ко мне неровно дышал.

Ничего сексуального – я почти уверен, что похоть вместе с едой и сном относилась к числу тех вещей, от которых он отказался, чтобы стать Ма’элКотом. Но я знаю, что он способен любить; Берна он именно любил. И намекнул мне много лет назад, что обратился к Берну, потому что не мог отыскать меня. Что я был первым, на кого пал его выбор. И господи боже, Шанна относилась к нему так… можно сказать, что ревновала. А он ее презирал, даже не пытался делать вид, что это скрывает.

Неужели вся гора дерьма родилась от такой мышки? Из гадского любовного треугольника?!

Хотя своя логика в этом есть.

Даже в «Из любви к Паллас Рил» это заметно: Ма’элКот пытался заставить меня предпочесть его ей… и не только ей. На Земле он занял классическую позицию Другой женщины…

Вот теперь, подумав, я прихожу к выводу, что это все его клятая затея. Когда Гаррет читал лекцию по карточкам – слова будто слетали с губ Тан’элКота. Он мог бы пойти на это – из ревности, ради мести. Все сходится.

Но знаете что?

Все байки, которые я травлю себе, чтобы понять, почему же случилось то, что случилось в последние остатки моей жизни, – в них тоже все сходится.

Чем дольше я размышляю, тем больше нахожу способов рассказать одну и ту же историю. Вроде того, о чем говорил Райте: он нашел способ свести все, что случилось в его жизни хорошего и плохого, к Кейну. С тем же успехом он мог свернуть с тропы и найти источник всех событий в Ма’элКоте, или в Паллас Рил, или в том, какая погода стояла двадцать семь лет назад в воскресенье.

Ну да, все это могло случиться оттого, что клятый великан в меня влюбился. А еще я могу переложить факты в другом порядке и доказать, что причиной всему то, что я решил поиграть в Кейна. Или то, что толпа клятых идиотов решила, будто Кейн – это сам Сатана, или то, что Крис Хансен решил обратиться в долбаного эльфа.

Черт, если постараться, можно свести все к тому, что Фоли Зубочистка когда-то поцарапал мне очко.

Как статуя Давида: это оскорбление. Совет. Любовное письмо. Иначе сказать – отражение меня в тот миг, когда я смотрю на нее.

Смысл – это лишь способ рассказать историю.

5

Господи, я ведь помню…

Помню, как жался в шкафчике для швабр в сортире отделения лингвистики, ожидая, когда Крис выманит на себя Боллинджера. Помню, как было темно – только узкая черта белого света флуоресцентных ламп под дверцей – и какая стояла вонь, диаметрально противоположная смраду Шахты: резкая химическая вонь дезраствора, пропитавшего гору тряпок, и швабры, и заваленное тряпьем ведро. Помню, как боялся шевельнуться, чтобы ничего не сдвинуть и не повалить, не выдать себя шумом; расчистить для меня гнездышко мы побоялись – в переполненном шкафчике пустое место вызвало бы подозрения у следователей. Помню, как тяжело было дышать, когда на тебя наваливаются стены, и как я взялся делать изометрические упражнения, чтобы не затекали ноги.

Помню, как по всему телу прокатились ежики, когда я услышал голос Боллинджера, и как жарко ухнул в пятки желудок, когда я понял, что он не один.

Помню, как мелькнуло в голове: «Значит, их четверо. Ладно». Четверо горилл с боевки против пары сопляков из Кобелятника; нам обоим, скорее всего, хана… ну и плевать. Хуже, чем ножик Зубочистки Фоли в заднице, не будет. Зато я точно знал, что если останусь в шкафу и буду слушать, как умирает Крис, то никогда не смогу спокойно смотреть на себя в зеркало.

Если выдастся случай, надо будет рассказать Крису, как отец и Фоли Зубочистка спасли ему жизнь. Жаль, отцу уже не смогу объяснить.

Но если бы со мной не случилось всей этой херни – если бы отец не сошел с ума, если бы не умерла мать, оставив меня вольно бродить по улицам Миссионерского округа, если бы отец не поколачивал меня через день, если бы Зубочистка на меня не озлился, если бы судьба моя не шла вкривь и вкось, – я бы остался в шкафу. Гадская жизнь вырастила из меня к девятнадцати годам парня, который мог не думая броситься на четверых.

И я знал это. Вот тогда – знал. Даже сказал как-то Крису: «У меня было классное детство». Вот об этом и говорил Крис – именно об этом. Шрамы – это путь к власти.