Клинок Тишалла

Первый охранник, оставшийся за его спиной, поднимается на ноги и бьет Орбека дубиной под нижнее ребро. У кольчуги нет внутренней прокладки, и мощный тычок сгибает огриллоя, как сломанную куклу. Но он быстро приходит в себя и, развернувшись, берет солдата в борцовский захват. Его противник отчаянно хватается за правую руку Орбека и уже пытается высвободить собственную руку, прежде чем до него доходит, что его противник – не человек.

У огриллоев есть клыки.

Охранник издает тонкий визг, потом хрипит придушенно, когда огриллой, вонзив клыки в его подбородок, прокусывает кость, мышцы, язык и нёбо. Загривок у Орбека – как у дикого кабана. Мотнув головой, он вырывает челюсть противника и выплевывает ее на пол. По подбородку его струится кровь.

Потом огриллой одной рукой хватает охранника за шиворот, другой – между ногами, поднимает его над головой и вопит, обращаясь к обитателям Ямы:

– Я Черный нож! Я Орбек Черный нож!

Те отвечают ему громоподобным ревом.

Орбек перебрасывает охранника через перила галереи, как будто швыряет кусок мяса в клетку со львом. Зэки быстро обступают упавшего, и через мгновение его визг обрывается. Похоже, вкус крови вдохновил Орбека сильнее, чем все мои призывы, которых я так и не придумал. Он поворачивает измазанную кровью физиономию к солдату в помятом шлеме, и тот вдруг вспоминает о каком-то срочном деле на дальней стороне Донжона.

Три-четыре охранника, частично сохранившие присутствие духа, разом стреляют в Орбека, но ни одна из стрел не попадает в цель, а посему огриллой даже не обращает на них внимания. Он бросается вверх по ступеням, и солдат, стоящий на платформе, стреляет ему прямо в лицо. Но, по счастью, Орбек обладает реакцией боксера. Он быстро наклоняет голову в сторону, и стрела, царапнув ухо, отлетает от плеча, защищенного кольчугой. Охранник бросает арбалет и снимает с пояса дубину, но, вместо того чтобы побежать Орбеку навстречу, ударить и сбить с лестницы, он осторожно отступает под прикрытие лебедки. Размахивая дубиной, словно стрелой башенного крана, он старается навязать Орбеку тактический бой и тем самым отвлечь его до прихода подкрепления.

Однако огриллой – умный парень и не вступает в бой с охранником. Он просто отгоняет солдата от лебедки ложным выпадом в голову, затем подымает тяжелую дубину над головой и сбивает один из предохранителей храповика. Чертова деталь разлетается вдребезги. Охранник с криком бросается на врага, но Орбек уклоняется от удара и с усмешкой сбивает второй предохранитель лебедки. Мостик-сходни начинает опускаться, как нож гильотины.

Если бы я знал, сколько мозгов окажется в башке у этого здоровяка, то там, в Яме, выбрал бы кого-нибудь другого.

Когда сходни хлопаются о каменные плиты Ямы, охранники, стоящие наверху, наконец перестают заботиться о поддержании тюремного порядка и задумываются о том, как спасти свою шкуру. Зэки бесконечным ревущим потоком устремляются на мостки. Здесь, внизу, томится больше тысячи людей, которым нечего терять, и солдатам это известно. И у них хватает ума не торчать на месте.

Прежде чем первые узники добираются до середины лестницы, большинство охранников, пробежав по ступеням, собираются у обитой медью двери, которая ведет наверх – в зал Суда.

Донжон наш.

Нет.

Донжон мой.

Глава двадцать первая

Герой возвратился из страны мертвых.

Как и другие настоящие герои, он вернулся с чудесными дарами: способностями, которые уже стали его натурой и превзошли ограничения, налагаемые слабой смертной плотью. Он пришел как младенец: безымянный, слабый и плачущий. Он столкнулся с задачей, которая предстоит всякому воскрешенному герою – обуздать сотворившие его силы и добиться искупления у отца своего.

Иными словами, повзрослеть.

1

Когда его сознание вновь пересекло границы мира, он лежал ничком на грязных плитах, повернув в сторону лицо. Он чувствовал тепло камня, кровь, стекавшую по щеке. Вокруг гудело пламя. Кто-то сильными руками толкал его в спину, выдавливая из легких речную воду. Человек открыл рот, чтобы попросить о передышке, но его вырвало водой со сгустками крови прямо на руку. Он сжал пальцы в кулак.

– Кажется, очнулся, – произнес незнакомый голос.

Паря в липкой бесконечности, он не мог вспомнить, как его зовут и что это за место. Он мечтал оказаться Кейном, калекой, который валяется в собственном дерьме. В исполосованной пламенем ночи не угадывалось ни единого намека. Ноздри уловили тяжелый смрад Донжона. Он был почище вони отхожего места – едкий, перебивающий дыхание, как запах дыма артанских горнопроходческих машин, которые грызут в Трансдее горные склоны.