Но попробуйте скажите, что отец имел хоть малейшее понятие, чем все кончится, когда писал главу о Слепом Боге в «Преданиях Перворожденных». Попробуйте вякнуть только, что я должен был предвидеть все заранее, когда приложил Зубочистку обрезком трубы, или сделал предложение Шанне, или лежал в темноте на каменных ступенях, залитых моим же дерьмом, и силой воли пытался оживить мертвые ноги. Хрень это собачья, а не судьба.
Судьба правит нашей жизнью, только если смотреть на нее от конца к началу.
Вселенная – это система совпадений, говорил Крис, и он прав. Но это не делает ее хаотичной. Так только кажется. Структура не исчезает: странные аттракторы распоряжаются квантовыми матрицами вероятностей. Я вижу их.
Я вижу, как струится черная Сила. Ее потоки пронизывают время, связывая события друг с другом, переплетая взаимодействия в сетке настолько плотной, что невозможна даже простая цепочка следствий и причин; но даже если обнажится структура реальности, узреть в ней возможно лишь контуры прошлого.
Будущее не предсказать. Его можно лишь прожить.
Потому что тончайшая нить – что ел на завтрак один лаборант двести лет назад – наделена достаточной мощью, чтобы навлечь на землю Чумные годы и систему Студий. Эффект бабочки заставил волю тринадцатилетнего мальчишки, решившего, что он больше не станет бояться, завязать судьбы двух миров в нынешний узел.
Вот так: если разобраться, самая испохабленная деталька бесконечно испохабленной судьбы – они меня все-таки достали. В последние минуты жизни я стал кейнистом.
Господи!
Ладно. Довольно.
Я готов покончить с судьбой.
Смерть – это дар. Вопрос не в том, умрешь ли ты. Вопрос в том – как.
Четыре черных отрезка, пересеченные мелкими штрихами, словно дохлые, раздавленные сороконожки, выпирали в пестрый кружок из кольца темноты. Они не сходились в центре – для этого отрезки были слишком коротки, – но указывали туда. В центре круга находился правый глаз Ма’элКота.
Орбек пристроил кривой желтый коготь указательного пальца на спусковом крючке.
Оружие создавалось не для огриллоев; пальцы великана были слишком толсты, чтобы нажать на курок как следует, и приходилось нелепо выворачивать шею, чтобы заглянуть в прицельную трубку над стволом, ибо правый клык упирался в приклад. Но огриллои – прирожденные воины, а винтовка не слишком отличалась от самострела. Орбек приспособился.
Солнце било сквозь развороченную крышу, согревая ноги. Орбек распростерся на груде щебня в жреческих палатах на верхнем этаже бывшего храма Уримаша, божка удачи. Снаряд, сорвавший перекрытия, выломал изрядный кусок фасада, но часть стены еще держалась, и в густой тени скрывались блестящий ствол винтовки и голова стрелка.
Чтобы забраться сюда с перебитой ногой, у него ушла прорва времени – долбаный булыжник прилетел невесть откуда, пока Орбек пытался спрятаться за углом, когда началась пальба, и раздробил бедро не хуже твоей булавы. За время сражения он едва успел уползти с улицы. Остальные – почти весь Народ, зэки, да и сраные монахи, наверное, тоже – удрали, рассеявшись по катакомбам, по берегам реки, унося ноги, покуда еще можно было.
Орбек не умел бежать.
Кроме того, со сломанной ногой он и ходить-то мог едва.
А потом он нашел винтовку, зажатую в руке мертвого артанца, вырвал из его пальцев и решил, что лучший способ показать себя настоящим Черным ножом – найти укрытие и пострелять оттуда хумансов, прежде чем те его убьют.
Это марево в воздухе – сраный Ма’элКот напялил долбаный Щит. Орбек не мог судить, сколько выстрелов способно сделать незнакомое оружие, но рассудил, что, даже если ему не удастся переломить заклятие, он сумеет сбить клятого ублюдка с ног.
А это чего-то да стоит.
Коготь его напрягся, и в прицельной трубке потемнело, и голос хуманса негромко проговорил:
– Нет.
Орбек застыл – только левое веко поднялось само собой: открытым глазом он мог видеть заслонившую прицел смуглую руку.
– Твою мать… – выдохнул он.
Поднял голову и уставился в ледяные глаза.
Несколько секунд он беззвучно открывал рот, прежде чем голос вернулся к нему.
– Как ты сюда попал? Не, на хрен, как ты меня вообще нашел?
– Я принес весть от Кейна, – проговорил Райте.
А вот и Ма’элКот, он ждал этой минуты долго, очень долго – и намерен оттянуться по полной.
Он шагает ко мне между рваными шеренгами коленопреклоненных дворцовых стражников, и соцполов, и пехотинцев, чуть покачивая бедрами, дерзко расслабленный, словно тигр. Воздух вокруг него мерцает: Щит. Он знает, что мы захватили несколько винтовок, и не хочет, чтобы снайпер испортил ему вечеринку.
Одолев треть Божьей дороги, он останавливается и раскидывает руки, будто говоря: «Воззрите!»
– Ты говорил, что мне более не увидать града моего, – произносит он с улыбкой жарче солнца. – И все же я здесь. – Голос его звучит по-людски обыденно, но с легкостью преодолевает разделяющие нас сотни ярдов. – Молчишь? После стольких лет тебе нечего сказать, дружище?
У меня есть, блин, что ответить.