Клинок Тишалла

– Для чего? – спросил Райте и сам изумился тому, как прозвучал его голос: не с презрением, как он пытался, но скорее с малой толикой надежды.

– Есть одна девочка… маленькая, золотоволосая, улыбчивая девочка шести лет. Она любит красивые платья и детские стишки и ходит в школу, как большая…

– Ты говоришь о Фейт.

– Да. Ма’элКот приведет ее сюда. Я хочу, чтобы ты спрятал ее. Найди кого-нибудь, кто за ней присмотрит. – Он пожал плечами и отвернулся, горько скривившись. – Спаси ее.

– Я? Спасти твою дочь? – Райте был уверен, что ослышался. – А где будешь ты?

Кейн поднял Косаль, скользнув взглядом по сверкающему лезвию.

– Нигде. Я буду мертв. – Он отпустил цепь, и та соскользнула с запястья монаха. – Вот почему ты мне нужен.

– Я не обязан более исполнять твои приказы…

– Ага. Поэтому я не приказываю. Я прошу.

Райте только головой недоуменно покачал:

– И почему я должен заниматься этим ради тебя?

– Не ради меня. Ради нее. Ты знаешь, что они творили с ней. И знаешь, что будут творить. Ты сделаешь это, потому что иначе тебе придется жить, зная, что из-за тебя невинное дитя будет подвергаться насилию до самой смерти.

Горячий воздух царапал горло. Райте снова привалился к стене, оставляя на побелке пятна черной нафты.

– Но почему я? – взмолился он. – Я не меньше всех остальных виноват в ее мучениях. Я убил ее мать. Как можешь ты доверить мне жизнь своей дочери?!

Кейн взирал на него спокойно, пристально, бесстрашно:

– А кому еще?

«Действительно, кому?» – мелькнуло в голове у Райте, когда он доковылял до распахнутых дверей машины. Девочка сидела в инвалидной коляске в тени откидной двери. Рядом двое рослых артанцев в отполированных до блеска шлемах удерживали коротко стриженную седую старуху, – рыдая и крича, она билась в равнодушных руках, то умоляя, то разражаясь проклятиями на неведомом монаху языке.

А в глубине машины, сливаясь с тенями, горбилась знакомая Райте тварь: изможденная, иссохшая аллегория глада. Сердце монаха чуяло тварь. Взгляды их встретились, и они узнали друг друга.

В глазах чудовища стоял голод. В глазах Райте – лед.

Один из артанцев жестами показал Райте, как снять колеса со стопора. Взявшись за рукоятки над спинкой кресла, он вытолкнул дочь Кейна на свет.

5

Я смотрю, как они уходят: Райте волочит коляску по улице Мошенников, медлит мгновение, прежде чем скрыться за углом храма Шентралле-вестника, в последний раз смотрит мне в глаза и кивает на прощание.

Скрывается из глаз вместе с моей дочерью.

Жаль, что я не смог попрощаться с Фейт.

– Итак, ты получил свою дочь и жизни своих сторонников. Но не в них величайший мой дар тебе, – экспансивно грохочет Ма’элКот, простирая ко мне руку. – Величайший мой дар в том, что я выкупаю твою капитуляцию. Я дозволяю тебе явиться ко мне с достоинством. Скорее сделка, нежели капитуляция: отданное в обмен на взятое. Сим я свидетельствую в веках о своей любви к тебе, Кейн: да будет сие записано во…

Я посылаю тонкую струйку черного Потока в спинальный шунт и встаю.

Ма’элКот замолкает, прищурившись.

– Ты научился новым фокусам, – одобрительно урчит он. – Что ж, встретимся как мужчины, лицом к лицу, дабы сдать меч. Должен похвалить твое актерское чутье: скорее Грант и Ли при Аппоматтоксе, чем Брут у ног Анта.

Я наставляю на него острие Косаля:

– Ты слишком много болтаешь.

Ма’элКот запинается, сморщившись, будто прикусил лимон; он ненавидит, когда ему не дают блеснуть эрудицией.

Я скалю зубы.

– Мы с тобой оба знаем, что́ сейчас должно случиться. И капитуляция тут вовсе ни при чем.

Улыбка его устаканивается, из театральной гримасы преобразившись в довольную усмешку. Ноги попирают землю, врастая в нее корнями. Плечи опадают на два пальца, вздуваясь валунами под модным костюмом.

Фантазм: прикованная к Роверу Фейт – рассеивается, оставляя по себе облачко пыли в солнечных лучах.

– Да, – рокочет он.

– Тогда заткни пасть. К делу.

Он разводит руками:

– Вперед.

– Ага.

6

Райте торопливо катил коляску по первому переулку на север от Божьей дороги, переходя на рысь, напирая на рукоятки, насколько осмеливался на неровной дороге. Девочку в полудреме болтало на ремнях. Силы стремительно покидали монаха, но он мог держаться на ногах, опираясь на то же кресло, а идти им оставалось недолго.

Разрушенный храм оседал на глазах. Перекошенная стена бросала поперек улицы глубокую тень, в которой поджидал монаха Орбек вместе с двумя Перворожденными – лекарями из «Чужих игр». Райте толкнул коляску к ним, задыхаясь и едва не падая.

– Они… согласились? – прохрипел он.

Перворожденные, естественно, не доверяли ему – и не без причины, учитывая отношение Монастырей к Народу; Райте едва уговорил их подождать Орбека и потолковать с ним.

– Они помогут? Послали за…

– Как ты просил, монах, – ухмыльнулся Орбек сквозь бивни.

«Монах» прозвучало ругательством. Райте не обиделся.

– А сетка?

Орбек кивнул:

– Уже несут.

Чародеи-целители склонились над Фейт, разглядывая ее, но не касаясь. Лица их озарило мучительное смущение, с каким человек мог бы смотреть на умирающего щенка.