Клио и Огюст. Очерки исторической социологии

Которое… которое… Увы, в прозаической заметке трудно подобрать русское слово, соответствующее этому почти неприличному английскому reek, которое написал тут Шекспир. Давайте откроем англо-русский словарь, найдем сей глагол. Четыреста лет тому назад он означал то же, что и теперь: «Испускать пар, испарения, отдавать чем-либо неприятным, затхлым»! Недаром относительно этих самых строк Бернард Шоу заметил: «Ни единому человеку, будь то мужчина или женщина, разумеется, не доставил бы удовольствия этот выпад относительно благовоний в четвертом двустишии…»

Удивительно, не правда ли? Что же это за сонет? Откуда он взялся? Кажется, ни в одном из русских переводов шекспировских сонетов нет ничего даже отдаленно напоминающего «грязно-серую грудь» и «затхлое дыханье». Этого, правда, в переводах нет. А в подлиннике есть. В подлиннике знаменитого 130-го сонета. Да, его переводили. И притом неоднократно. И по-разному, разумеется. Кроме М. Чайковского и И. Мамуны мы могли бы процитировать опыты еще и других старых и новых переводчиков, которые так же робко и потому так же безуспешно пытались обойти острые углы этого стихотворения; но лучше обратимся сразу к С. Я. Маршаку. Неужели и этот поистине классический переводчик тоже не сумел (или не захотел?!) хотя бы приблизиться к подлиннику?

Ее глаза на звезды не похожи,
Нельзя уста кораллами назвать,
Не белоснежна плеч открытых кожа,
И черной проволокой вьется прядь…

Само по себе – великолепно, не правда ли? Но только само по себе, безотносительно к Шекспиру![155].

При этом конечно, Р. Кушнерович не осуждает Самуила Яковлевича Маршака за то, что вместо дерзкого темпераментного грубоватого Шекспира нам в русском переводе явлен гораздо более интеллигентный, изящный и лиричный «Шекспир» – этот «Шекспир» навсегда останется в золотом фонде русской поэзии. Однако нужно понимать, что с настоящим творчеством Шекспира переводы Маршака лишь соприкасаются.

Другой пример находим у французского структуралиста Р. Бар-та. В своей классической работе «Война языков» он пишет: «Гуляя однажды в местах, где я вырос, – на юго-западе Франции, в тихом краю удалившихся на покой старичков, – я встретил на протяжении нескольких сот метров три различные таблички на воротах усадеб: “Злая собака”, “Осторожно, собака!”, “Сторожевая собака”. Как видно, у тамошних жителей очень острое чувство собственности. Интересно, однако, не это, а то, что во всех трех выражениях содержится одно и то же сообщение: Не входите (если не хотите быть укушенными). Иначе говоря, лингвистика, занимающаяся одними лишь сообщениями, могла бы тут сказать лишь самые элементарные и тривиальные вещи; она далеко не до конца исчерпала бы смысл этих выражений, ибо смысл заключен в их различии: “Злая собака” звучит агрессивно, “Осторожно, собака!” – человеколюбиво, “Сторожевая собака” выглядит как простая констатация факта. Таким образом, в одном и том же сообщении читаются три выбора, три вида личной вовлеченности, три образа мыслей или, если угодно, три вида воображаемого, три личины собственности»[156].

Проявляет себя моделирующая функция и в естественных языках. Ю. М. Лотман показывает это на примере древнерусского языка (тоже своеобразного текста, согласно семиотическим воззрениям). «Всякий язык есть не только коммуникативная, но и моделирующая система, вернее, обе эти функции неразрывно связаны. Это справедливо и для естественных языков».

Вот какие примеры приводит сам Лотман:

Если в древнерусском языке XII в. «честь» и «слава» оказываются антонимами, а в современном синонимами, если в древнерусском «синий» иногда синоним «черного», иногда – «багрово-красного», «серый» означает наш голубой (в значении цвета глаз), «голубой» же наш «серый» в значении масти животного и птицы, если небо никогда не называется в текстах XII в. голубым или синим, а золотой цвет фона на иконе, видимо, для зрителя той поры вполне правдоподобно передает цвет небес, если старославянское: «кому сини очи, не пребывающим ли в вине, не надзирающим ль кьде пирове бывают?», следует переводить: «у кого багровые (налитые кровью) глаза, как не у того, кто высматривает, где бывают пиры», то ясно, что мы имеем дело с совсем иными моделями этического и цветового пространства[157].

Но можно найти и много других примеров:

Например, слово «поправиться» – означает и потолстеть, и перестать болеть – память о столетиях голодной жизни. «Здоровый» – «не больной» и «толстый».

Следовательно, чтобы понять господствующий в обществе тип мировоззрения, а значит и социальную психологию, частью которого он является, следует расшифровать знаковую систему, используемую в текстах.

Помимо общетеоретических достижений у тартуско-московской школы много очень интересных конкретных исследований.