– Я хотела вас кое о чем спросить, месье Леви. Это не связано с моей статьей.
Он посмотрел на меня и вернулся в свое кресло за письменным столом:
– Конечно. Слушаю вас.
Я наклонилась к нему:
– Если я дам вам точный адрес семьи, задержанной шестнадцатого июля сорок второго года, вы сможете помочь мне отыскать их следы?
– Семьи с Вель д’Ив?
– Да, – кивнула я. – Это важно.
Он посмотрел на мое усталое лицо, опухшие глаза. У меня возникло ощущение, что он читает во мне, как в открытой книге, и знает о гнетущей меня печали и обо всем, что я обнаружила в связи с квартирой. Да, я была уверена, что он видел во мне, сидящей этим утром напротив него, все, что накопилось за последние дни.
– Вот уже сорок лет, мисс Джармонд, как я восстанавливаю детали жизни каждого лица еврейской национальности, депортированного из этой страны между сорок первым и сорок четвертым годами. Это долгая и мучительная работа, но совершенно необходимая. Да, я могу назвать вам фамилию той семьи. Все в компьютере, прямо перед вами. Мы можем найти эти данные за несколько секунд. Но не могли бы вы сказать, почему вас интересует именно эта семья? Обычное любопытство журналиста или нечто иное?
Я почувствовала, что краснею.
– Это личное, – замялась я, – и объяснить довольно сложно.
– И все же попробуйте, – не сдавался он.
На мгновение я заколебалась, потом рассказала историю квартиры на улице Сентонж, то, что сказала Мамэ, и как потом отреагировал свекор. Под конец призналась, и на этот раз без колебаний, что та семья не идет у меня из головы. Что хочу знать, кто они и что с ними случилось. Он слушал меня, иногда покачивая головой. Потом сказал:
– Знаете, мисс Джармонд, возвращаться в прошлое не всегда легко. Порой вас поджидают неприятные неожиданности. Правда куда ужаснее, чем неведение.
– Меня уже предупреждали, – сказала я. – Но я хочу знать.
Он, не мигая, смотрел на меня:
– Я назову вам их имя. Но только вам лично. Не вашему изданию. Вы даете слово?
– Да, – заверила я, удивленная собственным торжественным тоном.
Он направился к компьютеру:
– Повторите еще раз адрес, пожалуйста.
Я послушно повторила.
Его пальцы запорхали по клавиатуре. Потом компьютер издал негромкий звук. Мое сердце замерло. Принтер выплюнул лист бумаги, который Франк Леви протянул мне, и я прочла:
Из принтера выполз другой документ.
– Это фотография, – сказал Франк Леви. Он посмотрел на нее, прежде чем отдать мне.
На снимке была девочка лет двенадцати. Подпись гласила: июнь 1942 г., школа на улице Блан-Манто. Совсем недалеко от улицы Сентонж.
У девочки были светлые миндалевидные глаза. Голубые или зеленые – трудно сказать. Блондинка, чуть вьющиеся волосы падали до плеч. Хорошая застенчивая улыбка. Лицо в форме сердечка. Она сидела за школьной партой, перед ней лежала открытая книга. На груди желтая звезда.
Сара Старзински. На год младше Зоэ.
Я перечитала листок с данными. Мне не нужно было спрашивать Франка Леви о месте назначения эшелона № 15. Я и без того знала, что это Освенцим.
– А что это за гараж на улице Бретань? – не поняла я.
– Там собрали большинство евреев из Третьего округа, прежде чем переправить их на улицу Нелатон, на велодром.
Одна деталь заинтересовала меня. В информации о Саре не был указан номер эшелона. Я обратила на это внимание Франка Леви.
– Это означает, что ее не было ни в одном поезде, направлявшемся в Польшу. Вот все, что я могу сказать.
– Может, ей удалось убежать? – предположила я.
– Трудно сказать. Несколько детей действительно убежали из Бон-ла-Роланда и были подобраны окрестными фермерами. Другие, намного младше Сары, были депортированы без точного указания их данных. В таких случаях мы находим простую приписку, вроде: «Мальчик, Питивье». Увы, я не могу вам сказать, что случилось с Сарой Старзински, мисс Джармонд. Единственное, что можно с уверенностью утверждать, – она не прибыла в Дранси вместе с другими детьми из Бон-ла-Роланда и Питивье. И она больше не всплывала в наших списках.
Я снова посмотрела на красивое невинное личико.
– Что же с ней стало? – пробормотала я.