Читаем Ключи к «Лолите» полностью

Меня тогда охватило непреодолимое желание восстановить мое пребывание там с Лолитой… я теперь пытался ухватиться за старые декорации и спасти хотя бы гербарий прошлого: “souvenir, souvenir, que me veux-tu?”[81] Верлэновская осень звенела в воздухе… [с. 434]

Среди “Сатурнических стихотворений” Верлена есть два произведения, озаглавленных (по-английски) “Никогда”. Одно из них начинается строками:


Зачем, зачем ты льнешь ко мне, воспоминанье?

Дрозда косой полет в осеннем увяданье…[82]


Поэт и его возлюбленная прогуливаются вдвоем, и внезапно она спрашивает: “Какой из дней твоих был самым лучшим, друг?” Он целует ей руку и отвечает:

Как первые цветы всегда благоуханны!И первое в устах родившееся “да”,И самые уста – как были вы желанны!

Гумберт, вспоминая стихотворение Верлена, связывает “Привал Зачарованных Охотников” с первым “да” Лолиты. Аллюзия внутри аллюзии – это одна из многочисленных отсылок к По (рассматриваемых в следующем разделе)[83].

И еще пример: над кроватью в комнате, которую Гумберт снимает у Шарлотты Гейз, висит репродукция “Крейцеровой сонаты” Рене Принэ. Бетховен тут, конечно, ни при чем, а вот в одноименном рассказе Толстого сексуально одержимый протагонист убивает жену. В начале романа мы узнаём, что Гумберт сидит в тюрьме и что он, возможно, совершил убийство. Набоков-Гумберт обожает направлять своих читателей по ложному следу, и вот один из таких следов: любой, кто знает рассказ Толстого, должен вскоре заподозрить, что Гумберт убьет свою жену Шарлотту. Однако в этом случае (как и в других, которые мы обсудим) эрудированный читатель, рискнувший предвосхитить события, будет коварно обманут.

6

К “Аннабель Ли” Эдгара Аллана По и “Кармен” Проспера Мериме Гумберт обращается чаще, чем к любым другим произведениям или авторам[84]. Распутать этот узел аллюзий – все равно что пытаться раскрутить спираль ДНК в прямую линию; пронизывающие текст цитаты и намеки столь искусно вплетены в ткань романа, что выделить их и представить в этом эссе чрезвычайно трудно[85]. Общее впечатление складывается ясное и определенное, в то время как отдельные аллюзии кажутся мало связанными как с текстом, так и между собой. Пусть читатель примет это к сведению, а я начну с Аннабель, поскольку Гумберт утверждает:

Я уверен все же, что волшебным и роковым образом Лолита началась с Аннабеллы [с. 32].

Помня о тонком звукописном чутье Набокова, я не боюсь зайти слишком далеко, считая перестановку первых и последних букв в именах Аннабель – Лолита неслучайной[86]. Лолита – реинкарнация Аннабель Ли. Как говорит Гумберт, описывая первую встречу с Ло: “…моя ривьерская любовь внимательно на меня глянула поверх темных очков” (с. 73). Он чувствует себя королем из некоего княжества у моря, нашедшим утраченную принцессу. Привожу соответствующие строки из стихотворения По:

Это было давно, очень-очень давно,В королевстве приморской земли,Вам известно, быть может, там дева жила —Назову ее Аннабель Ли…Я был дитя, и она дитяВ королевстве приморской земли,Но любили любовью, что больше любви,Мы – я и Аннабель Ли.Серафимы крылатые с выси небесНе завидовать нам не могли.Половины такого блаженства узнатьДаже ангелы в выси небес не могли…

Ветер, посланный завистливыми ангелами, уносит ее жизнь, но поэт утверждает, что ни ангел, ни демон

Разлучить не могли мою душу с душойВосхитительной Аннабель Ли…Где ночной бьет прибой, там я рядом с тобой,С моей жизнью, с невестой, с душой дорогой [87],В темном склепе у края земли,Где волна бьет о кромку земли[88].

Первая глава, прекрасная лирическая увертюра к “Лолите”, вся пронизана отзвуками стихотворения По:

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1
100 запрещенных книг: цензурная история мировой литературы. Книга 1

«Архипелаг ГУЛАГ», Библия, «Тысяча и одна ночь», «Над пропастью во ржи», «Горе от ума», «Конек-Горбунок»… На первый взгляд, эти книги ничто не объединяет. Однако у них общая судьба — быть под запретом. История мировой литературы знает множество примеров табуированных произведений, признанных по тем или иным причинам «опасными для общества». Печально, что даже в 21 веке эта проблема не перестает быть актуальной. «Сатанинские стихи» Салмана Рушди, приговоренного в 1989 году к смертной казни духовным лидером Ирана, до сих пор не печатаются в большинстве стран, а автор вынужден скрываться от преследования в Британии. Пока существует нетерпимость к свободному выражению мыслей, цензура будет и дальше уничтожать шедевры литературного искусства.Этот сборник содержит истории о 100 книгах, запрещенных или подвергшихся цензуре по политическим, религиозным, сексуальным или социальным мотивам. Судьба каждой такой книги поистине трагична. Их не разрешали печатать, сокращали, проклинали в церквях, сжигали, убирали с библиотечных полок и магазинных прилавков. На авторов подавали в суд, высылали из страны, их оскорбляли, унижали, притесняли. Многие из них были казнены.В разное время запрету подвергались величайшие литературные произведения. Среди них: «Страдания юного Вертера» Гете, «Доктор Живаго» Пастернака, «Цветы зла» Бодлера, «Улисс» Джойса, «Госпожа Бовари» Флобера, «Демон» Лермонтова и другие. Известно, что русская литература пострадала, главным образом, от политической цензуры, которая успешно действовала как во времена царской России, так и во времена Советского Союза.Истории запрещенных книг ясно показывают, что свобода слова существует пока только на бумаге, а не в умах, и человеку еще долго предстоит учиться уважать мнение и мысли других людей.

Алексей Евстратов , Дон Б. Соува , Маргарет Балд , Николай Дж Каролидес , Николай Дж. Каролидес

Культурология / История / Литературоведение / Образование и наука
Литература как жизнь. Том II
Литература как жизнь. Том II

Дмитрий Михайлович Урнов (род. в 1936 г., Москва), литератор, выпускник Московского Университета, доктор филологических наук, профессор.«До чего же летуча атмосфера того или иного времени и как трудно удержать в памяти характер эпохи, восстанавливая, а не придумывая пережитое» – таков мотив двухтомных воспоминаний протяжённостью с конца 1930-х до 2020-х годов нашего времени. Автор, биограф писателей и хроникер своего увлечения конным спортом, известен книгой о Даниеле Дефо в серии ЖЗЛ, повестью о Томасе Пейне в серии «Пламенные революционеры» и такими популярными очерковыми книгами, как «По словам лошади» и на «На благо лошадей».Второй том – галерея портретов выдающихся личностей, отечественных и зарубежных писателей, актеров, ученых, с которыми автора свела судьба.В формате PDF A4 сохранен издательский макет.

Дмитрий Михайлович Урнов

Литературоведение