И Эльга приветливо кивала этим бурым морщинистым лицам, беззубым ртам, нечесаным головам – все это был сам Христос. Тот, что в истинном своем облике ярче солнца и белее облаков. Тот единственный, кто мог дать ей хоть какое-то посмертие и даже обещал счастье. Вечное блаженство для бессмертной души.
– Каждую душу бог христиан отпускает в смертное тело только один раз, – объясняла сама она Бране и Малуше. – И как она пройдет свой земной путь, хорошо или дурно, такую и заслужит себе вечность.
Думать об этом было трудно и страшно, но иной дороги у Эльги не было. Обычный для всех путь по дереву рода, от рождения к смерти и к новому рождению, она сама себе отрезала…
«Они тебе путь на небо зубами своими прогрызают, – усмехнулся как-то Мистина, кивая на щербатых нищих. – Последними!»
Эльга тогда зажала себе рот, чтобы не смеяться над такой кощунственной шуткой. Мистину не убедить: он умен, как ворон, и хитер, как змей. Но, помимо шуток, Эльга знала, как важно ей позаботиться о расширении этого своего пути. А хлеба и прочих припасов – разве жалко? Все они – братья во Христе: Константин август в его золотом платье на троносе из зеленого порфира и бродяги в сером драном рубище, что сидят на полу у самого порога и коркой хлеба вычищают остатки похлебки из деревянной миски. И она, Эльга, – где-то посередине между ними…
Правда, сама княгиня на этих пирах не засиживалась, а сегодня ушла даже раньше обычного. Мысли ее занимало другое, хоть в воскресенье и грех, говорил Ригор, думать о мирском. Но как тут не думать? Сегодня из Вышгорода примчался гонец: князь с большой дружиной возвращается из полюдья и через два дня будет в Киеве. Это всегда было немалым событием для стольного города, а в этот раз Святославу предстоит узнать новости, которые весьма его раздосадуют. И очень скоро вынудят выступить в новый военный поход…
Сама Эльга знала эти новости уже три месяца. Еще в конце зимы Свенельдич-младший, брат Мистины, приехал из Плеснеска без товаров и рассказал такое, что больше напоминало чудную сказку. Только в сказке бывает, чтобы дряхлый князь взял за себя цветущую девушку шестнадцати лет, с уговором, что она пойдет за ним и на тот свет…
А дальше получилось еще любопытнее…
Рассказывал Мистина сам, а Лют сидел на лавке, на случай если госпожа пожелает что-то уточнить, и кивал: все верно.
– Ох, Феотоке Парфенэ! – Выслушав, Эльга покачала головой. – Бедная девочка! Хуже ей пришлось, чем мне когда-то. Меня хоть на год медведю в лес хотели отдать. А ее – чуть живому старику, да на всю жизнь, и ту – коротенькую! Ты бы уж тогда увозил ее, что ли! – усмехнулась она, взглянув на Люта. – Как моя бабка Годоня говорила: все одно нехорошо!
Лют бросил на нее взгляд со смесью благодарности и досады: сочувствием к Величане княгиня тронула его душу, но и ранила. Увозил бы! Как будто он не хотел… если бы к тому была какая-то возможность… И как будто он не просыпался по ночам с мыслью, что если боги
Даже вид собственного брата эти мысли вдруг сделали неприятным: когда-то Мистина объяснял Люту, каким способом убивают женщин – посмертных спутниц. Мало ли, вдруг пригодится…
– Тогда в этой войне виноваты были бы мы, – напомнил Мистина, – и нас боги рассекли бы, как золото. Для почину меня – ведь это я целовал меч на мир с Етоном, и теперь мое оружие обратилось бы против меня. А так Етон сам нарушил уговор, и гнев богов обрушится на его старую отупевшую голову. Не пойму, чего он замыслил. По Одину, что ли, соскучился – пятьдесят лет не видались?
– Жить надоело… – пробурчал Лют. – Мозги в голове сороки склевали…
Эльга закусила губу. Она старалась не смотреть на Мистину, опаясаясь прочитать в его глазах: ну вот, еще один гостинчик… После того как минувшей весной, чуть менее года назад, княгиня с приближенными вернулась из Царьграда, приняв крещение, несчастья валились на семью одно за другим. Разродилась мертвым младенцем молодая княгиня Прияна, провалился поход на Корсуньскую страну, пропал без вести Святослав, а из этого вырос страшный раздор внутри рода, насильственный брак Святослава с Горяной Олеговной, изгнание его сводного брата Улеба… Понапрасну Мистина и Ута обнаружили перед всем белым светом давний позор своей семьи: что двадцать лет назад Ута родила сына не от мужа, а тот растил чужого ребенка, зная, что он – не его. Если бы они и правда подождали год, как намеревались… Но той унылой и тревожной осенью казалось, что нужно утешить и успокоить народ любой ценой. В конечном итоге цена оказалась слишком велика. До сих пор не расплатились.