Ключи судьбы

Те, кто еще не спал, встали при виде госпожи, расползлись с мостков, не дожидаясь тычка копейным древком, стали кланяться и креститься. Эльга прошла немного вперед и вдруг увидела некую чету, столь увлеченную беседой, что даже ее появление осталось незамеченным.

– Малуша! – удивленно окликнула она.

Предславина дочка вздрогнула от неожиданности и подскочила; на лице ее промелькнул такой испуг, будто ее застали тайком поедающей в погребе сметану. Ну или целующейся за углом клети с кем-то из молодых оружников.

Случись такое, Эльга бы не удивилась: девка в свои тринадцать лет совсем невеста. Но собеседник Малуши годился ей в отцы, а к тому же был так страшен видом, что сама княгиня невольно вздрогнула. Щуплый, наполовину лысый… но хуже всего рубец через все лицо и опущенное веко над пустой правой глазницей. Был какой-то такой бес, еще бабка Годоня в детстве рассказывала им с Утой… Дивий человек, у которого только одна половина туловища и лица.

«С того света, что ли, выглянул?» – хотела спросить Эльга. А Малуша не просто сидела рядом с увечным на мостках, будто здесь и было ее место: возле нее стояла большая деревянная миска, из который они, судя по всему, угощались вдвоем.

– Что ты здесь сидишь? – спросила Эльга.

Ее служанки ели в поварне, и Малуша с ними. И не во время пира, когда им нужно работать.

– Я… – Малуша вскочила и шагнула к ней, будто пытаясь заслонить собой увечного. – Я тут… с нищими… потому что… ты сама говорила: они образ Божий на себе несут! И кто с ними ест – с Богом ест.

С широко раскрытыми глазами Эльга выслушала эту речь, пытаясь вникнуть в сбивчивое объяснение. Отроки стояли вокруг, Беляница за спиной у княгини мысленно казнила себя за недосмотр. Бродяги со всего двора сползались поближе, поглядеть, чем дело кончится. Может, княгиня разгневается и прикажет выгнать всех, а может, еще чем пожалует.

– Ты себе… и сотрапезника нашла, – промолвила изумленная княгиня, сама еще не поняв, побранить Малушу за этот выбор, похвалить или посмеяться.

– Краше не сыскать, – язвительно заметила Беляница, с грозным видом скрестив руки на груди, над звенящими на поясе железными ключами от клетей. – Маков цвет!

– Он добрый! Его Малко зовут… почти как меня.

– Откуда ж он взялся? – Княгиня, стараясь не морщиться, осмотрела одноглазого гостя.

Тот уже был на ногах и стоял в полупоклоне, смиренно склонив голову и не смея взглянуть на госпожу. Однако Эльга, за жизнь перевидавшая немало склоненных голов, чувствовала: робость эта притворная. Бродяга дрожал под ее взглядом, но исходило от него ощущение не столько страха, сколько напряжения и решимости. Эльга едва не попятилась, как от злобного пса, но удержалась: кругом отроки, что это чучело может сделать ей дурного?

– Из Ко́льца я, – пробормотал бродяга. – Из земли Деревской.

– Давно ль у нас?

– А вот с весны нынешней. Прослышали мы, что княгиня нового бога из земли Греческой привезла, – при этих словах одноглазый все же бегло взглянул на нее, но не поднял взгляд выше ожерелья, – и тот бог, значит, добрее прежних всех, особенно к людям бедным и Долей забытым. Захотелось вот разузнать, что да как.

– И что же? Разузнал?

– Ригора болгарина слушаем. Красно говорит…

– Малко уже оглашение прошел! – сообщила Малуша. – Ему и в церковь теперь можно входить.

– Вы о Боге, что ли, беседуете?

Эльга не привыкла, чтобы домочадцы или гости лгали ей, но не могла отделаться от чувства, будто ее дурачат.

– О Боге.

– Ну… Бог с тобой, – обронила Эльга и двинулась дальше. Сделав, однако, метку в памяти расспросить отца Ригора о Малко из Кольца. Правда ли он оглашенный?

Разве не этого она хотела – распространения веры Христовой на всех жителей Руси, всех родов, городов и состояний? И разве плохо, что Малуша, девчонка, не просто крестится вслед за госпожой, но и впрямь хочет угодить Христу?

Перед тем как уйти, Беляница подошла к Благомыслу, сотскому, и шепнула, кивнув на Малушу:

– Ты доглядывай… скажи отрокам. Как пойдет этот хрен со двора, чтобы девку не свел. Знаем мы этих…

Благомысл только кивнул. Если бы он и его отроки позволили такое хищение имущества госпожи, их бы всех стоило выпороть.

* * *