Клювы

— Нет, я не умирал. Скажем так, в бытность свою скромным исследователем я наткнулся на весьма важные книги и провел весьма сложный ритуал. Я, с позволения сказать, познал саму суть вещей и, как всякий разумный человек на пороге великих перемен, принял сторону потенциального победителя.

— Дьявола? — спросил Адамов после доброго глотка.

— Да бросьте вы эти христианские бирюльки! Дьявол с рогами, ангелы с трубами. Мои друзья, — он поднял вверх палец, — мои влиятельные покровители сотканы из иных материй.

— И кто же это?

— Вы любопытны, мне это нравится. Если вам позарез нужны имена, называйте их лунными птенцами.

— Сука, которую мы трахали, сука-лунатик, говорила о птенцах и Песочном человеке.

Леффлер поморщился:

— Песочный человек! Отдает сказками. Я предпочитаю говорить: «Лунное Дитя». Вам знакомы труды Кроули?

— Кого?

— Неважно. Лунное Дитя явилось на Землю согласно пророчествам. Я же был скромным гостем в его башне, пока не настал час подготовить почву для царствия Луны.

— Вы… — пробормотал Адамов. — Заодно с жаворонками?

— Нет же, — терпеливо ответил Леффлер. — Жаворонки — это еда для птенцов. Безмозглые лемминги, рабы. Поверьте, птенцы очень голодны. И у них острые клювы. — Он отхлебнул из фарфорового наперстка. — Я ассистирую моим друзьям. Слежу, чтобы перевоплощение проходило гладко.

— И как успехи? — Сытый, Адамов был способен на сарказм.

— Мутант… — вздохнул его собеседник. — Шило в заднице.

— Я видел его ночью. — Адамова передернуло. — Он сиял.

— Птенцы будут в бешенстве, — посетовал Леффлер. — Я игнорировал тексты, касающиеся Солнечного Короля. Считал их поздними наслоениями, влиянием церковников.

— Солнечный Король? Как у «Битлов»?

— У «Битлов» и у нескольких монахов-доминиканцев шестнадцатого века.

— Но этот парнишка не похож на короля. Он похож на офисный планктон.

— Да, я тоже его недооценил. — Из голоса исчезла ирония. — Он портит статистику.

— Хорошо, — Адамов допил пиво, — а при чем тут я? Вы вон знаете наперед каждый его шаг.

— Далеко не каждый, а с тех пор, как он засиял, мне все сложнее за ним идти. И как раз вы, милый друг, должны были убить мутанта. Но вы… — Леффлер стиснул кулак, и чашка раскрошилась, как пустая скорлупа. — Сбежали.

Адамов невольно вздрогнул.

Глаза Леффлера (Кусаки) впились в переносицу (кусь-кусь).

— Я не якшался с птицами и лунной нечистью.

— Дурак, — прошипел Леффлер, — если по истечении семи ночей останется хотя бы один бодрствующий человек, Лунное Дитя не воцарится на живом троне. А ведь именно я отвечаю за полный переход в режим сна. И мой хозяин зол.

— Это, безусловно, печально, — промолвил Адамов, — но… Как вы сказали? «Хотя бы один бодрствующий»? А я?

— О вас поговорим отдельно. Будут избранные. Новые люди, сосуществующие вместе с птенцами Лунного Дитяти, путешествующие между Луной и Землей.

— Простите, мне сложно…

Длинная рука метнулась к Адамову — он не успел и пискнуть. Пальцы окольцевали кисть. Адамов затрясся, будто смертник на электрическом стуле. Через секунду Леффлер ослабил хватку. Адамов прижал ладони к вискам. Его глаза выпучились, лоб блестел от пота.

— Я видел, — прошептал он, — огромный лайнер. Десятки палуб, девушки в бассейнах.

— Некоторым нет и пятнадцати, — заметил Леффлер. Он снова усмехался.

— И я, — отрывисто произнес Адамов, — на капитанском мостике, над всем этим…

— Как и полагается капитану.

— Когда? — Подмывало вцепиться в лацканы леффлеровского пиджака, но Адамов одумался. — Когда?

— По прошествии двух ночей. Если мутант будет мертв, а его мозги съедены.

Адамов достал из тарелки кусок крольчатины и сунул в рот.

— Будут, — заверил он.

6.2

В пятидесяти километрах от Праги «Ленд Крузер» свернул направо. Покатил вдоль скучного бетонного забора. Млада-Болеслав — население сорок тысяч с копейками. Завод «Шкода» превратил городок в центр автомобильной промышленности. А еще здесь появилась одна из первых чешских типографий. Сюда Соловьев и Туранцев приезжали в июле, решая издательские вопросы.

«Неужели, — подумал Корней, изучая пустынную улицу, — никто больше не откроет книгу?»

Покинуть озеро ему удалось в одиннадцать утра. Под выдуманным предлогом отправил Филипа в дом, прихватил автомат с пятью патронами и угнал машину. Он искренне надеялся, что старший товарищ поймет, прочитав записку.

На языке вертелись дешевые и слащавые цитаты из фильмов, вроде: «Это моя война».

Но война-то была не его. Просто мир за окнами автомобиля погряз во тьме, а у Корнея — так получилось — имелась лампочка. И нужно было проверить, насколько ярко она светит.

«Он боится тебя, — сказала о Песочном человеке мама, — умирает от страха».

Пускай боится. Корней стиснул рулевое колесо так, что костяшки побелели.

Новый день принес новости — хорошие или нет, сложно было определить.

Из трех уснувших в лагере проснулся один Корней.

Оксана и Камила все так же мирно посапывали. Глазные яблоки жили своей жизнью под веками.

Мешать им не стали — после трех бессонных ночей организму требовался отдых. Но за завтраком Филип спросил:

— А они вообще проснутся?