Клуб 'Эсперо'

Вадим выволок из угла пустое искореженное ведро, положил на всякий случай у входа, чтобы, если кто пойдет, слышно было. Дошел до края сцены, боязливо прислушиваясь к отзвуку собственных шагов, спрыгнул вниз. В оконных проемах стояло бледно-синее небо июльской ночи. Силуэт Семченко выделялся на фоне ближнего окна.

- Шторы задергивать, Николай Семенович?

- Не надо. Так маленько зал видать, а со свечой только друг друга и разглядим.

- Ну, - потребовал Вадим. - Объясняйте.

- Понимаешь, Кабаков, я тут одну вещь проверить хочу. Думаю, не он ее застрелил, не курсант этот.

- Что ж вы его били тогда?

- Сгоряча-то! А после понял: он же вверх стрелял.

- Так ведь пьяный, - засомневался Вадим.

- Все равно... Ты вчера сколько выстрелов слышал?

- Не помню.

- И я точно не помню. То ли три, то ли четыре. А у курсанта три патрона истрачено.

- Потолок надо посмотреть, - предложил Вадим, слега разочарованный этим объяснением: казалось, не договаривает Семченко, умалчивает о чем-то важном.

- Гляди, штукатурка тут осыпалась и там...

- Чего тогда? - удивился Вадим. - Две пули в потолке, третья - в ней.

- А если от двух пуль одним пластом отошло? Может, ее не третьим выстрелом убило, а четвертым. И не курсант вовсе!

- Да кому надо, Николай Семенович? У нас ее и не знал никто.

- Зна-али! - сказал Семченко. - Сейчас пробоины посчитаем.

Два пятна смутно темнели на потолке: одно в конце зала, у двери, где сидел курсант, второе - поближе к сцене. Под ним, остервенело раскидывая стулья и не обращая внимания на производимый грохот, Семченко и установил притащенную из коридора стремянку.

- Не знаете, Караваев где был, когда стрелять стали? - спросил Вадим.

- Говорит, за дверью. Но сразу вбежал... А что?

- Да ему плечи побелкой запорошило, я точно помню. Значит, под этот выстрел угодил. - Вадим указал на дальнюю отметину. - А вначале сюда попало. - Он указал на ближнюю, под которой стояла стремянка. - Наган-то все выше задирал. Понимаете? Или с первого разу в нее попал, или, если не он, то две пули не здесь, а там. - И опять указал на дальнюю отметину.

Ахнув, Семченко радостно ткнул его в плечо:

- Ай, Вадюха! Раньше-то чего молчал?

- Так вы не спрашивали.

- Вадюха, Вадюха! - приговаривал Семченко. - Она с первым выстрелом не упала, я видел.

И вдруг помрачнел Действительно, чему радоваться-то?

Перенесли стремянку, Вадим задернул шторы, Семченко зажег свечу. Одна стена, левая, надвинулась, в извивах теней набухла лепнина потолочного бордюра, а три другие стены пропали и обнаружились лишь через несколько секунд, причем совсем не на том расстоянии, на каком Вадим предполагал их увидеть. А Семченко, стоя на верхней ступеньке, уже поднял свечу и начал ножичком ковырять обнажившуюся дранку. Желтый круг над его головой то расплывался, когда он отводил руку со свечой, то делался маленьким, ярким.

Отодвинув краешек шторы, Вадим выглянул в окно, и тут Семченко заорал:

- Вадюха! Есть вторая?

Жутко стало. Кто ее убил? Зачем? И услышал как слабо звякнуло ведро, оставленное им у входа.

Семченко бесшумно и хищно спрыгнул на пол, огонек свечи сжался, прочертил красную дугу, затем другой огонечек засветился под потолком Семченко включил электричество. Две лампочки, быстро набирая накал, загорелись в зале и одна - за сценой, на площадке черного хода.

На лестнице что-то обвалилось, грохнуло, с гулким хлопком разлетелась лампочка, и свет на площадке потух. Семченко вскочил на сцену, бросился к дверному проему; осколки стекла захрустели под его сапогами.

Вслед за ним Вадим выбежал во двор и увидел впереди, у ворот, чью-то фигурку: человек скользнул в ворота, на улице крикнули:

- Стой!

Лязгнул револьверный барабан, и опять:

- Стой! Стрелять буду!

Семченко с ходу ринулся было к воротам, но навстречу шагнул Ванечка:

- Не нужно... Там Караваев.

- Пусти! - Семченко отпихнул его, однако появились еще двое в кожанах, и пришлось покориться.

Темно-лиловые облака гнало по небу. Шумно, как осенью, шелестела под ветром листва, будто уже усохшая, и карниз над головой выл все громче, все тоскливее. Или это край железной крыши? Тот человек убегал, его подметки глухо стучали по булыжнику, и ясно цокали подковки на сапогах его преследователя.

- А пробоин в потолке три! - закричал Семченко, подступая к Ванечке. - Три! Слышишь, ты? Зачем приехал сюда, если ничего понять не можешь? - И совал ему какую-то брошюру. - Вот, смотри! Линев писал ему как эсперантист эсперантисту. И только! Видишь? - Он судорожно тыкал пальцем в брошюру. - Амикаро!

- Догнал вроде, - сказал Вадим. - Слышите, говорят.

Караваев басил уже совсем близко за воротами, и другой голос молодой, звонкий, странно знакомый, отвечал ему.

Понимая, что человек этот, который войдет сейчас во двор под дулом караваевского револьвера, и есть, наверное, тот самый, что выстрелил в четвертый раз, убийца Казарозы, Вадим украдкой взглянул на Семченко: страшно было видеть его изменившееся лицо.

Еще мгновение, и у ворот чуть впереди Караваева показался тот рыжий, с разными глазами, только без темных очков.