Времени на обход поля у него попросту уже не было. Пришлось вступить с церкатами в переговоры.
— Я не претендую на вашу территорию, её почву и воду, — успокоил их Суилинк. — И не собираюсь пускать в неё корни. Всё, что мне нужно, — это пройти на другую сторону.
— Поищи-ка лучше другую дорогу, непоседа, — донеслось в ответ.
— У меня нет на это времени, — ответил Суилинк, пытаясь пробиться сквозь заградительный заслон запахов своими. — Мне нужно попасть на свою Родовую Поляну и как можно быстрее. Или я увяну, не достигнув её…
— Какое нам дело до твоих проблем, непоседа. Сидел бы на месте, возле своей Поляны, не слонялся по округе и не мешал другим нормально расти. Сказано тебе: это наша территория. Только попробуй зайти на неё!
Последнее было дополнено очередной волной заградительных запахов, в которых уже читалась откровенная угроза.
Суилинк невольно попятился. Ощущение, что он теряет сок и вместе с ним силы, стало ещё сильнее. Он увядал, и процесс шёл слишком быстро. Пугающе быстро.
Медлить было нельзя, и Суилинк решился на отчаянный шаг. Втянув в себя, насколько возможно, рецепторные узелки, он сделал ещё один шаг назад, пытаясь этим ложным манёвром обмануть бдительность драчливой травы, а потом неожиданно ринулся напролом через поле.
Церкаты едва ли не взвыли от такой наглости. На Суилинка немедленно обрушился поток брани, а следом в ход пошли самые отвратительные флюиды, на которые эти произрастания были только способны. Вонь, источаемая церкатами, была жуткой. Содрогаясь от окружающего его смердения, Суилинк поднажал ещё, чувствуя, как по телу молотят упругие стебли: церкаты. не ограничиваясь одними словами и запахами, принялись бодать нарушителя спокойствия своими круглыми, усеянными колючками, соцветиями, впрочем, не причиняя ему этим никакого вреда.
Церкаты по праву считались одним из самых несносных и скандальных произрастаний, только в этот раз они явно переусердствовали. Когда Суилинк достиг середины поля, вонь достигла такой силы, что забеспокоились даже те произрастания, что жили по его краям. Там началась какая-то возня и перебранка, сопровождающаяся, как обычно, обменом запахами соответствующего рода. Это отвлекло часть церкатов на соседей, что дало возможность Суилинку более или менее благополучно добраться до противоположной стороны поля.
Здесь он задержался ровно настолько, чтобы добыть из почвы немного влаги, слыша позади продолжающих костерить его на все лады церкатов. Но Суилинку было уже не до них. Он слабел, становясь всё более вялым. А до Родовой Поляны было ещё идти и идти.
Дорога пошла в гору, стали попадаться камни, и лишь когда перед ним оказалась открытая всем ветрам, поросшая ползучим лишайником, выпуклая площадка, он понял, что забрался на самую вершину Каменного Холма. Здесь водились живоглоты, хватающие всё, что движется, но, к счастью, ни одна из этих хищных лиан Суилинку не повстречалась. Противоположный склон Холма покрывали заросли трещоточника, прозванного так за особую манеру говорить; произрастаний крайне любознательных, однако не ходящих, потому немедленно засыпающих каждого проходящего градом вопросов обо всём. За их специфическим ароматом слабо, но всё же ощущался запах Родовой Поляны. Цель была где-то рядом, и это немного успокоило Суилинка.
Трещоточники перешли в небольшую рощицу аркоподобных радужных пальм, окружённых расходящимися во все стороны тонкими извилистыми «ручейками» живой пыльцы, а те, в свою очередь, — в густую поросль тростника. Тростник был глуповат и малоречив, тем не менее. Суилинка он встретил шипящим, переливающимся по зарослям «идёш-ш-шь». Не обращая внимания на этот вкрадчивый шёпот, Суилинк продвинулся вперёд ещё немного и вдруг очутился на краю совершенно голого участка земли.
Пропитанная особыми ферментами, не позволяющими расти здесь ничему, кроме произрастаний особого рода, эта земля источала запах, спутать который с другим было невозможно. Так могла пахнуть только его Родовая Поляна. Выбравшись из тростника. Суилинк огляделся. Первый и последний раз он был здесь много лет назад, и теперь он с немалым интересом осматривал место, где когда-то появился на свет… И где ему предстояло закончить жизненный путь. Питомник и компостная куча в одном лице.
Родовую Поляну усеивало множество углублений — следов прежних погребений его сородичей. В одном месте догнивал росток, заканчивающийся останками чего-то большого, похожего на тонкую кожуру какого-то плода, — «пуповина», соединявшая кого-то из но-вовыросших с матерью-землёй. Где-то среди этих ям предстояло выбрать место и ему…
«Что вырастет на моих останках?» — подумал Суилинк, вяло перебирая ходовыми отростками, бродя по Поляне, в поисках подходящего участка.