Клубничный Яд

Тишина. Ребел упоминал мужчину по имени Гоуст, который не говорит, и мне становиться интересно, какая у него история.

— Это Гоуст? — спрашиваю я.

Он кивает.

— Он не будет мешать.

— Почему он не говорит?

Ребел толкает ярко-синюю шайбу по столу, и я наблюдаю, как она плавно скользит ко мне.

— Не знаю, — говорит он. — Он никогда не говорил. Ни тогда, когда Шон нашел его, ни сейчас.

Когда Шон нашел его… Мое любопытство к этой банде изгоев и их роли в этом городе достигает пика.

— Он нас слышит?

— Ты говоришь достаточно громко, так что, вероятно. Он не глухой, Бьянка, он не говорит по собственному выбору. И ему нравится уединение, — Ребел кивает на шайбу. — Ты первая. Я дам тебе фору в пять очков, потому что собираюсь разнести тебя в пух и прах.

Моя улыбка растет, и я уверенно поднимаю подбородок.

— Не нужно, — говорю я, подбрасывая шайбу большим пальцем, прежде чем поймать ее и со всей силы бросить на стол. — Эй, Гоуст… — окликаю я, не отводя взгляда от Ребела, глядя ему прямо в глаза. — Ты когда-нибудь видел, как взрослый мужчина плачет?

Я не ожидаю ответа, и не оборачиваюсь, чтобы увидеть его реакцию. Часть меня знает, что никакой реакции не последует.

Но если мне предстоит умереть от руки Хулигана, я собираюсь сделать так, чтобы каждый из них увидел, что я — человек, прежде чем они это сделают. Похоже, Килл не собирается возвращаться, а если он вернется, то не зайдет ко мне. Я не уверена, получаю ли я еще его защиту, или получала ли ее вообще. Он оставил меня на попечение Ребела. Что, в общем, меня устраивает — он даже начинает нравиться мне. Напоминает моих старших кузенов.

Когда придет время избавиться от меня, выстрелит ли Ребел? Сможет ли он? Или это сделает Гоуст?

Независимо от моих тревог, я выбралась из своей комнаты. В этот момент я развлекаюсь. И почти забываю, что являюсь их пленницей. А если подумать, это ничем не отличается от жизни дома. Жить в страхе, что кто-то из этих людей заберет мою жизнь. Или жить в страхе перед тем, что меня выдадут замуж за Лоренцо Моретти.

Всё одинаково, на самом деле.

Только вот одна смерть будет быстрой, а другая, возможно, продлится всю жизнь.

Нервно постукивая большим пальцем по рулю в такт «Burn» группы The Cure, я мчусь вперед по камням и гравию, входя в повороты так, что любой нормальный человек уже перевернул бы машину. Обычно я не вожу свою малышку так жестко. Ей нравится нежная рука и легкая нога. Но она чувствует мое состояние, она всё понимает. Иногда она позволяет мне выпустить агрессию. Иногда ей нравится пожестче.

В конце концов, это маслкар.

Наблюдая, как густой лес сливается в сплошную зеленую стену за окном, я проезжаю мимо дороги, ведущей к дому Шона. Этот путь мог бы вести прямиком в адское пламя — место, в котором я когда-то думал, что буду процветать. Сейчас я уверен, что потеряю в нем рассудок. Или, по крайней мере, контроль над собой, чтобы не задушить свою маленькую итальянскую клубничку. Вместо этого я сворачиваю на другую дорогу, которая приведет меня к стрельбищу.

Из-за Бьянки Росси я стал пиздец одержимым. Я полностью перешел на темную сторону своей навязчивой идеи. Я почти сдаюсь, зная, что бороться бессмысленно. Не могу контролировать свое желание видеть ее извивающуюся подо мной, так же как не могу контролировать свое влечение к ее запаху, гладкой оливковой коже и этому непослушному гребаному поведению, которое должно было бы меня злить настолько, чтобы заставить ее замолчать. Но всё это лишь усиливает желание отшлепать девушку, а затем перевернуть и поцеловать до безумия.

Я никогда в своей чертовой жизни не хотел поцеловать женщину так сильно. Или вообще. А теперь я мечтаю зацеловать эту маленькую капризную девчонку с ног до головы. И, возможно, прикусить ее внутреннюю сторону бедра, где кожа особенно нежна, чтобы услышать ее мягкие стоны и бесшумные вздохи.

Я потерял себя на мгновение. Я потерял себя в ней.

Четыре гребанных дня я не перестаю думать о том, что произошло между мной и этой огненной маленькой женщиной. Каждый раз, когда я делаю передышку, меня накрывает видение ее обмана, и я снова сжимаю зубы так, что они чуть не трескаются. Шон занял меня работой, но это не помешало воспоминаниям прокручиваться в моей голове, как сценам из ужасного фильма. Каждый раз, когда я врезаю кулаком в лицо очередному неудачнику, перед глазами стоит ее испуганный взгляд, когда она поняла, что я увидел, как ее тонкие пальчики обхватили рукоять моего ножа. А перед тем, как вонзить лезвие в очередного ублюдка, я представлял, как это самое лезвие вонзается мне в шею, пока мой язык, словно хищный зверь, впивается в киску Рыжей.

Меня обманули.

Мне не нравится это чувство.