Клубничный Яд

Его зрачки перемещаются с одного моего глаза на другой, мышцы челюсти напрягаются всё больше с каждой секундой моего молчания.

Мне не нужно долго думать, я уже знаю в глубине своего существа, чего хочу. Но эта связь между нами, открытая уязвимость, с которой он мне доверяет, тяжесть кровной клятвы, повисшей в воздухе между нами… Я хочу, чтобы этот момент длился вечно.

— Я с тобой, — клянусь я. — Я больше не уйду.

— Нет, блядь, не уйдешь, — его губы касаются черт моего лица в поцелуе — губ, век и носа. Он проводит пальцами через мои волосы, притягивая мое лицо ближе к своему:

— Теперь ты моя, Бьянка.

Пройдясь полотенцем по мокрым волосам, я направляюсь к входной двери, когда очередной стук по дереву окончательно выбешивает меня.

— Да иду я, вашу мать!

Резко распахиваю дверь и встречаюсь с тяжелым взглядом Шона, прежде чем развернуться и уйти на кухню.

— Ты бы хоть спросил, кто там, прежде чем открывать дверь, — говорит Шон насмешливо. — Это мог бы быть один из миллиона людей, выслеживающих тебя.

Я швыряю мокрое полотенце в сторону прачечной и, усевшись на кухонную стойку, складываю руки на обнаженной груди.

— Ты один из них?

Глаза мои сузились, будто говоря без слов: «Будут проблемы?».

— Нет, — говорит он, на его лице играет хитрая ухмылка. — К счастью для тебя.

Он опускается на один из трех барных стульев у моего кухонного острова и лениво откидывается назад.

Его расслабленность меня успокаивает. Я слишком хорошо знаю своего дядю: если бы у нас была проблема, он бы уже напрягся, а взгляд блуждал бы по комнате, рассказывая мне всё, что нужно знать.

— Утром я прикончил троих людей Лоренцо Моретти, — лучше разобраться со всем дерьмом прямо сейчас. Я не любитель оттянуть неизбежное. — Поэтому я тебя и вызвал. Нет никаких доказательств, что это сделал я, но оставленное послание ясно дает понять, что Бьянка ему не принадлежит. Если выяснится, что это я, и начнется ответная атака, под удар попадут все наши ребята, — Хулиганы.

Шон напрягся, его глаза сверлят меня.

— Ты хочешь сказать, что развязал войну с итальянцами из-за своей итальянской пташки?

— Следи за языком, Шон. Подбирай слова, когда говоришь о ней.

— Ты так заботишься о ней? А ведь ты ее погубишь.

Мне словно вырывают кусок сердца.

— К ней никто не подойдет. Больше никогда, — говорю я с уверенностью.

Хотя и знаю, кто я на самом деле, и всё, что меня окружает — разруха. Это ведь и есть суть нашей ситуации? Она достойна лучшего, но потребность в ней не позволяет отпустить ее, даже понимая, что быть со мной — это одновременно и защита, и опасность.

— Что сделано, то сделано, — добавляю я.

— Господи, Килл. Мы были так близко к сделке с Альдо, — он прижимает указательный палец к большому, показывая мне миниатюрное расстояние между ними, — а теперь что?

— Отец, возможно, ничего не узнает… — мягкий голос Бьянки привлекает наше внимание, заставляя нас обоих повернуть голову в сторону коридора, ведущего в спальню.

Я стараюсь не улыбаться изо всех сил, глядя на нее — стоит в дверях, одетая в мою футболку и мои боксеры, закатанные на талии. Ее пальцы переплелись в нервном жесте, но босые ноги крепко стоят на полу, плечи расправлены, подбородок поднят. Моя женщина храбрая. Даже в комнате, полной убийц.

— Отец ненавидит Моретти. Ты думаешь, что продавать свою дочь человеку ради бизнеса — это позор? Как насчет продажи дочери человеку, которому ты даже не доверяешь?

Она делает несколько неуверенных шагов в сторону столовой, бросая взгляд то на меня, то на Шона.

— Лоренцо — четвертое поколение итальянцев в Америке, который мнит себя «Крестным отцом». Он самоуверен, вспыльчив и дерзок, ведет дела без оглядки на своего отца, а уж тем более на моего. Особенно в отношении меня. Отец никогда бы не позволил Лоренцо послать за мной его людей. Я почти уверена, что он действовал сам. Он сказал, что если я снова сбегу, то пошлет своих людей за мной. Сказал, что сделает это за спиной моего отца.

Я наблюдаю за реакцией Шона на ее слова и почти могу определить момент, когда он видит то же, что вижу и я. Бунтарскую душу, которая не желает быть закованной в цепи.

Она такая же, как я.

Как он.

Как мы.

Она — Хулиганка.

Я подзываю ее к себе пальцем, но ее взгляд падает на Шона с сомнением.

— Иди сюда, детка, — говорю я, протягивая к ней руку.

Наконец, она идет ко мне, а звук ее босых ног по деревянному полу заставляет меня улыбнуться еще шире.

— Шон, — начинаю я.

Как только она подходит ближе, я обнимаю ее за талию, притягивая к себе, и зарываюсь носом в ее влажные волосы. Она разворачивается ко мне лицом, и на секунду перед глазами проносится момент: ее тело прижато к стенке душа, нога обвивает мою талию, мой член глубоко внутри нее. Но я стряхиваю эту мысль, пока мой член не ожил для третьего раунда.

— Это Бьянка Росси.

Шон некоторое время молча смотрит на нас, явно ошеломленный тем, что у беспощадного убийцы появилась женщина. Уверен, он думает, как это изменит нас, изменит меня. Или ослабит ли меня это? Ответ — нет. Но я уверен, что он задается этим вопросом.