Читаем Клудж. Книги. Люди. Путешествия полностью

Свойственная японцам привычка употреблять в пищу рыбу (а в особенности сырую) вызывает у М. физиологическое отвращение. Тем не менее один раз мне удалось накормить его, ни много ни мало, унаги, копченым японским угрем, выдавая его первое время за какую-то особую японскую свинину. В техническом смысле опыт удался, но задним числом на вопрос о том, на что была похожа эта вкуснейшая (и далеко не дешевая, несмотря на благоприятный курс иены) еда М. отвечает, не задумываясь: «На крысу». Тьфу.


Не вполне удовлетворительным оказался и поход на знаменитый киотский рынок Нишики, который описывают как место, где можно купить любую японскую еду. Слава его сильно преувеличена. Рыба нас не интересовала. Приложив колоссальные усилия, нам все-таки удалось найти искомый грааль: конфеты в виде цветных кирпичиков лего. Выглядит эффектно, на вкус – прессованная сахарная пудра. М. наглотался этих деталек, а я – «пирожных» из водорослей и с васаби. Та же история, что со всей этой Японией: вот как ты себе его представляешь, такое оно и на вкус.

Несмотря на предубеждения, когда мы оказались в сушибаре с конвейером, М. продемонстрировал изрядную ловкость по части выхватывания с ленты тарелочек. Первое время мне тоже казалось, что наконец-то наше путешествие в Японию вступило в идиллическую стадию. Сочетание дешевизны и технологичности, однако, имеет и обратную сторону. Горка пустых тарелок рядом со мной стала угрожающе крениться под собственным весом; в какой-то момент я почувствовал, что если съем хотя бы еще один кусок рыбы, то умру прямо там. Откуда-то справа, тем не менее, по-прежнему шел голос: «Папа-еще, папа-еще…» – собственно, это последнее, что я слышал перед тем, как подо мной подломился стул. Очнулся я уже в автобусе, от криков: «Смотри, джедаи! Джедаи!» Сначала мне показалось, что это галлюцинация, эффект какого-то яда, проникшего в меня с рыбой, – но затем мы увидели это еще и еще раз. Знайте: в Японии каждого дорожного рабочего снабжают светящимся звездным мечом. Зрелище сюрреалистическое.


Разумеется, страну, где парковщики размахивают звездными мечами, где огородники выращивают кубические арбузы и где в общественных банях сквозь воду пропускают электрический ток, трудно назвать совсем уж обычной. Нет-нет, в Японии несомненно есть что-то паранормальное. Однако не верьте тем, кто расписывает Японию как самую интересную страну на свете. Токио похож на гибрид Франкфурта и Минска; и даже в «древнем Киото» охотникам за диковинками приходится нелегко – город некомпактный, не зеленый, и, каким бы прекрасным ни был общественный транспорт, преодоление расстояний между любопытными объектами занимает много времени. Пагоды и дзенские сады – все эти аккуратно расчерченные граблями и украшенные естественными каменными структурами песчаные грядки – в какой-то момент осточертевают даже взрослому, а у ребенка этот момент настает гораздо быстрее. Нажимать, из исследовательского интереса, на унитазные кнопки и протыкать бумажные стены гостиничных комнат пальцем – любопытно, но и это приедается.

Живые гейши? В самом деле, на улице нет-нет да и прочапают наштукатуренные фифы в высоких сандалиях и цветных кимоно, но далеко не всякий второклассник заинтересуется гейшами. Страна самураев и ниндзь? Но «самурайские замки» больше похожи на увеличенные копии лаковых изделий из мебельного магазина – такие же пустые внутри, а все ниндзя сконцентрированы в «парках развлечений», где можно арендовать костюм наемного убийцы, покидать пластмассовые суррикены и провести пятнадцать минут в «ниндзя-хаусе» – доме-лабиринте с потайными дверьми, секретными коридорами, навесным потолком, вращающимся фальшивым буфетом. Детям нравится, но сам аттракцион, есть ощущение, спроектировали в Белоруссии в конце семидесятых.


Япония – зараженная бациллой скуки страна, в которой всем заправляют старики и инфантильные взрослые, а настоящие дети маргинализованы, – и тем не менее лучшее в мире детское место находится там. Оно называется музей Ghibli и расположено в отдаленном пригороде Токио. Невозможно описать, что это такое: несимметричное, словно бы много раз достраивавшееся, увитое плющом здание выглядит совершенно не по-японски. Большое, как французский замок-шато, с башенками, оно, тем не менее, будто парит в воздухе на крыльях-террасах. В музее нет никаких «звездных» экспонатов – просто светлые, темные и цветные, забитые книжками, велосипедными деталями, рисунками-набросками, чертежами, моделями парусников, картами комнаты, где как будто только что закончилось проектирование какого-то самого красивого и мощного в мире аэроплана; здесь есть атмосфера, есть экзотика, и дети там воют от восторга.

Перейти на страницу:

Все книги серии Лидеры мнений

Великая легкость. Очерки культурного движения
Великая легкость. Очерки культурного движения

Книга статей, очерков и эссе Валерии Пустовой – литературного критика нового поколения, лауреата премии «Дебют» и «Новой Пушкинской премии», премий литературных журналов «Октябрь» и «Новый мир», а также Горьковской литературной премии, – яркое доказательство того, что современный критик – больше чем критик. Критика сегодня – универсальный ключ, открывающий доступ к актуальному смыслу событий литературы и других искусств, общественной жизни и обыденности.Герои книги – авторитетные писатели старшего поколения и ведущие молодые авторы, блогеры и публицисты, реалисты и фантасты (такие как Юрий Арабов, Алексей Варламов, Алиса Ганиева, Дмитрий Глуховский, Линор Горалик, Александр Григоренко, Евгений Гришковец, Владимир Данихнов, Андрей Иванов, Максим Кантор, Марта Кетро, Сергей Кузнецов, Алексей Макушинский, Владимир Мартынов, Денис Осокин, Мариам Петросян, Антон Понизовский, Захар Прилепин, Анд рей Рубанов, Роман Сенчин, Александр Снегирёв, Людмила Улицкая, Сергей Шаргунов, Ая эН, Леонид Юзефович и др.), новые театральные лидеры (Константин Богомолов, Эдуард Бояков, Дмитрий Волкострелов, Саша Денисова, Юрий Квятковский, Максим Курочкин) и другие персонажи сцены, экрана, книги, Интернета и жизни.О культуре в свете жизни и о жизни в свете культуры – вот принцип новой критики, благодаря которому в книге достигается точность оценок, широта контекста и глубина осмысления.

Валерия Ефимовна Пустовая

Публицистика

Похожие книги