Бонд, таким образом, ведет себя не как экономист или политик, а как географ, осознающий, что он может регулировать только те проблемы, которые правда могут быть решены. Вы можете – понимают зрители в Лондоне, Москве, Нью-Йорке и Тегеране – воевать с террористами, но нельзя воевать с географией; бессмысленно пытаться разрушить то, что формируется по независящим от нас причинам; не стоит, по примеру Ксеркса, сечь плетками море. Этот «географический» подход к истории и современности, который воплощает Джеймс Бонд и который реализован в сценариях «Бондианы», – несомненно, один из факторов долгосрочного успеха. Бонд – приметливый путешественник, чьи поездки по миру не сводятся к набиванию чемодана гостиничными пузырьками с шампунями, – не верит в то, что все дело в экономике и техническом прогрессе, не верит в теорию «плоского мира», в то, что моря и горы не имеют значения и логика финансовой глобализации вот-вот нейтрализует все существующие различия. Бонд знает, насколько важны
В «Координатах „Скайфолл“» эти слова произнесет Дэниел Крейг – самый неудачный (если не считать Тимоти Далтона) в истории проекта, деревянный, неостроумный Джеймс Бонд; однако пусть даже и так, вам будет приятно услышать их; мы же не игнорируем чемпионаты мира, фестивали и олимпиады из-за того, что туда не попали наши фавориты. В конце концов, всегда можно выпрыгнуть, как английская королева.
Власть шутит
В ноябре 2010 года губернатор Тверской области присутствовал на дипломатическом приеме в Кремле. Губернатор был из молодых и уже обзавелся Твиттером. Обнаружив в своей тарелке малощетинковое кольчатое существо – действительно редкий случай, – он достал смартфон, сфотографировал организм – и нажал на кнопку «опубликовать».
Мы помним, чего стоил губернатору этот невинный, в общем, поступок – сопровождавшийся робким намеком на шутку про кремлевский «салат с живыми дождевыми червями». На следующий день начальство вменило чиновнику «слабоумие» – а после этого (пусть даже необязательно вследствие этого) он был смещен с высокого поста.
Власть сакральна, а сакральность – легитимация посредством апелляции к сверхъестественному – неважно совмещается с хохмачеством; налипшие на челах помазанников атомы «божественности» плохо переносят контакт с иронией – отсюда и табу на производство «смешных» высказываний. Пока ты обычный человек – изгаляйся сколько угодно; но раз уж взялся за государев гуж – будь добр воздерживаться; есть ритуал, и давайте-ка, товарищи, соблюдать.
Любопытный штрих: представитель кремлевской администрации, отчитавший тверского губернатора, не ограничился констатацией диагноза – но зачем-то нанес еще один удар мизерикордией: «Всем, кто хотел бы позвать господина Зеленина в гости к себе домой, – заявил он, – я бы рекомендовал серьезно подумать, прежде чем это делать». Хм-хм. Ого. Да-да: значительное официальное лицо, распекшее другое официальное лицо за шутку, тоже ПОШУТИЛО. Господи боже ты мой – так, картинно, сползают со стула персонажи фильмов ужасов, догадавшиеся, что отсутствие тени у собеседника означает именно то, что и должно: такое ощущение, что опальный губернатор все же успел инфицировать следующего, кто до него коснулся; а как еще квалифицировать эту добавку?
Государству позволялось казаться – да и быть – гротескным и абсурдным; это правило игры, и о нем знали и поставщики абсурда, и те, кому охота была посмеяться.
Да, кивало – и кивает – государство: я абсурдное; и поэтому Николай I приветствует постановку «Ревизора», а сообщения, будто депутат Сидякин ездит к папуасам Новой Гвинеи агитировать аборигенов за ЛНР, перепечатываются и на очень серьезных, практически «официальных» сайтах.
Чего государство точно никогда не делало – оно никогда не шутило. Почитайте Карамзина, Ключевского, Соловьёва – все чисто: Дмитрий Донской, Василий Тёмный, Николай Кровавый – все они воздерживались от каких-либо претензий на остроумие; в лучшем случае им дозволялось остаться в истории с чем-то средним между афоризмом и