Клык на холодец

Тем более, что и волки тут были. Вернее, собаки – крупные, кудлатые, с жёлтыми клыками в капающих слюной пастях. К ним- то и поскакал щенок – и самый крупный пёс обнюхал его, облизал от носа до кончика хвоста большим розовым языком, а несмышлёныш в полнейшем восторге повалился на спину, виляя хвостиком, поскуливая, выпрашивая у больших новые ласки.

Псы выстроились полукругом. Они не рычали, не скалили зубы, просто стояли и, не мигая, смотрели на гостью, распространяя вокруг густой, едкий запах псины. Хвосты не мельтешат из стороны в сторону в извечном жесте собачьей доброжелательности – наоборот, напряжены, вытянуты горизонтально, чуть подрагивают в готовности… к чему?

Лешачонок снова улыбнулся и неожиданно уселся на землю там же, где и стоял, скрестив по-турецки узловатые ноги- корневища. Протянул визави сучковатые пятерни, поверх которых светились в дуплах-глазницах тёплые изумрудные огоньки.

Лиска тоже села и попыталась повторить его жест – мешал наган. Она разжала ладонь, оружие упало в траву. Кончики пальцев встретились с шершавой корой, покрывающих пальцы- корешки, странным образом тёплые, мягкие, живые…

«…пойдём, сказал Малой, сюда скоро явятся плохие гладкокожие, те, что живут в парке. Нельзя, чтобы они увидели Стаю, надо идти…

Знаю, согласилась гостья, мы с друзьями тоже попались плохим, и я убежала, чтобы позвать помощь.

Помощь – это правильно, ответил Малой. В тебе нет черноты, и ты добрая, раз спасла детёныша – значит и те, кого ты позовёшь тоже добрые. Они прогонят плохих, и тогда не будет черноты, Стая снова сможет жить в парке и никто не будет ловить Собак, чтобы превратить их в других.

Добрые обязательно прогонят и черноту и плохих, подтвердила гостья. Но ведь тогда придётся убить других – а разве это не ваши, не те, кто попал в беду?

Ну что ты, успокоил её Малой, никого убивать не придётся. Собак, которых поймали плохие, уже нет, они ушли. Куда, спросила гостья, и Малой удивился её непонятливости: конечно, туда, где много чистой воды, где колючки не ранят лапы, а в траве не прячутся ядовитые змеи и пауки. Туда, где гладкокожие не умеют предавать тех, кто научил их любить.»

За время разговора собеседники не издали ни звука. Лиска держала в руках пальцы-корешки, тонула в зелёных озерках Лешачонковых глаз. Речь лилась ей в мозг, минуя уши, и она понимала все до единого несказанные слова. А потом вдруг оказалось, что она идёт за Лешачонком, а по бокам – два огромных пса. И всякий раз, когда нога подворачивалась, цеплялась за корешок, руки находили опору – лобастую, покрытую густой шерстью голову. Или же мягкий собачий бок поддерживал, подталкивал её, не давая упасть.

Сколько они шли – Лиска так и не поняла. В какой-то момент она поняла, что снова сидит напротив Лешачонка, и безмолвная беседа возобновилась. На коленях у неё уютно свернулся щенок, а псы лежали рядом, словно большие, тёплые и пушистые диванные валики. К ним можно было привалиться, давая отдых истерзанным ногам. Лиска по-братски разделила между собаками остатки вяленой оленины и осторожно, то и дело шипя от боли, сняла со ступней изодранные (ненадолго же их хватило!) тряпки. Ноги выглядели неутешительно. Девушка потрогала пальцем самую болезненную рану – в ногу ей ткнулся чёрный, мокрый нос. Пёс решительно оттолкнул её руку – «не лезь, если не понимаешь!» – и принялся старательно зализывать ссадины. Язык у него был шершавый, похожий на грубый наждак – но он не причинял ободранным до мяса ступням ни боли, ни дискомфорта. Лиска откинулась на устроившуюся позади собаку и закрыла глаза. Облегчение было несказанное, куда там самым редким, самым действенным лесным бальзамам…

«…он доставит твои слова добрым, объяснил Малой.

Хорошо, кивнула гостья, только сначала я должна написать письмо, чтобы они знали, что случилось. Не надо, ответил Малой, Пёс всё сделает.

Как, удивилась гостья.

Сделает, повторил Малой, обязательно сделает, это очень умный и верный Пёс, он справится. Просто доверься, не спрашивай, думай о том, что ты хочешь передать добрым, и всё будет очень-очень хорошо…»

Лиска вынырнула из зелёного тумана. Лешачонок сидел напротив и в глазах-дуплах играли изумрудные весёлые искорки. Пёс оставил её ступни – они почти перестали болеть и даже, кажется, начали подживать – посмотрел долго, спокойно, как смотрят после непростого, но законченного к обоюдному согласию спора. Задорно гавкнул, мотнул ушами – и скрылся в кустах.

XXX

– Матка боска, а я-то разумел, же то вшистко байки… прошептал Яцек. От потрясения он, сам того не замечая, немилосердно путал польскую и русскую речь.

– То по просту… о чем только не розмовльяли: то есть в Измайлово, то есть в Запретном Лесу, то есть в Лосинке… А оно – то гдже! Дльячего никт о том не вье… пшепрашем, никто не знает?