Клыки Доброй Матери

— Прости, сестрёнка! Забудем. Пусть Синие Глазки расскажет ещё, пусть расскажет о том, чего мы не знаем!

И Нуру принялась вспоминать.

Она рассказала о шилоносах, топивших корабли, и о туманах, заставляющих мореходов после долгих блужданий причалить к своему же берегу. Знала она и о днях, когда Великий Гончар решил утопить Равдур в море — слишком уж много зла творили люди и ожесточили его сердце. Братья Великого Гончара пошли по земле, и дни Равдура были сочтены, но трое, дети разных племён, отринули вражду и упросили их сжалиться. Ценой их жизней Равдур ещё стоит, и люди чтят эту жертву.

— Мараму такого не знает, — сказала Звонкий Голосок.

Устроившись на подушках, она опустила голову на колени Нуру и слушала, задумчиво улыбаясь.

— Может, отец не всё ему рассказывал?

— Да он и не знал отца! Родился в доме забав, отдали на воспитание добрым людям. Ты знаешь, как это бывает.

— Тогда и нечего гордиться отцом-мореходом, — сказала Нуру. — Значит, ваш Мараму слышал мало хороших историй.

— Он слышал много! Дождись вечера, он расскажет сам. Теперь идём, идём — мы засиделись, гости вот-вот придут!

Они заспешили в комнату с общим зеркалом, сделанным из чёрного полированного камня, таким большим, что можно увидеть себя в полный рост. Там, смеясь и толкаясь, девушки румянили щёки, чернили брови, подводили глаза. Кому не хватило места, помогали друг другу. Только Медок села в стороне, у неё ведь было своё зеркало.

— Синие Глазки, иди сюда, иди! — позвала Звонкий Голосок. — Накрасим и тебя.

Нуру покачала головой, но её взяли под руки. Лёгкие пальцы коснулись щёк, кто-то тронул брови кисточкой.

— Ей не нужно красить брови, — сказала Шелковинка. — И так хороши. Лучше подведём глаза.

Нуру зажмурилась, вздрогнула от прикосновения холодной палочки. Девушки работали над ней, смеялись, стирали и рисовали опять.

— Открой глазки, сестрёнка! — попросила Звонкий Голосок. — Ой, красавица… только не трогай лицо!

Нуру посмотрела в отполированное тёмное зеркало. Повернулась одним боком, другим. Улыбнулась, и отражение ответило улыбкой. Такая могла стоить три золотых пальца. Вот отчего Хепури, торговец не из последних, посмотрел на неё — но она для него слишком хороша.

— Узнаёшь себя? — спросила Уголёк, обнимая за плечи.

— Я и не знала, какой была, — ответила Нуру, не отрывая взгляд от зеркала.

— Что ж, а теперь иди и надень свой новый наряд, сестрёнка.

— Да, да! Хочу увидеть тебя в нём! — захлопала в ладоши Звонкий Голосок.

— Новый наряд? Мои обноски! — с прищуром глядя в своё зеркало, пробормотала Медок. На её слова никто не обратил внимания, но Нуру хорошо их расслышала.

В комнате она надела платье, пропахшее дымом и запахом чужого тела. Юбка показалась ей слишком тонкой, верх — две нешироких полосы — едва держался. Нуру стояла у двери, не решаясь выйти, пока Звонкий Голосок не вбежала без стука и не заставила её обернуться, рассматривая в розовом вечернем свете.

— Как хорошо, сестрёнка — как на тебя сшито!

Нуру отняла руки и поправила ткань на груди.

— Сбивается, — жалобно сказала она. — Устану следить…

— Думаешь, мужчины тебя упрекнут? Глупая, платье нарочно так сшито! Посмотри на моё.

Звонкий Голосок закружилась, окутанная своим нарядом, будто лёгким туманом. Серебряные искры вспыхнули от шеи до талии, почти ничего не пряча, открывая спину. Лишь у бёдер туман густел, но тут же разлетался тонким дымом, и взметнувшиеся полосы таяли в сумерках.

— Моё платье такое же прозрачное? — воскликнула Нуру, прикрываясь руками. — Тогда я не выйду в нём, я не смогу!

В комнату заглянула Шелковинка.

— Чего ты боишься? — сказала она. — Ничего страшного! Только надень сандалии.

Только сейчас Нуру заметила в углу пару сандалий с кожаной плоской подошвой, таких же, как носили все девушки здесь. Шелковинка взяла их и опустилась на колено, чтобы помочь.

— Разливай вино и улыбайся, — дала она совет, завязывая тонкие шнурки. — Улыбайся мужчинам, люби их всех, и пусть каждый думает: ему ты рада больше прочих.

— Но как, если я не рада?

— Представь, что твои куры упали в колодец, а он вытащил. А другой купил — что ты продавала?..

— Щётки и верёвки.

— Он купил их и не торговался, и заплатил сверх того. В твой сад забрёл бык — третий прогнал его и поправил изгородь. Вот так, сестрёнка, и если с тобой заговорят, не молчи.

— О чём мне с ними говорить?

— Проще некуда: хвали их, — улыбнулась Шелковинка, глядя снизу вверх. — И дай другую ногу.

— Хвалить? За что, за кур, спасённых из колодца?

Шелковинка поглядела укоризненно, а за спиной прыснула Звонкий Голосок, бормоча сквозь смех: «Хвалить за спасение кур! Ох, представляю их лица».

— Как же я поддержу беседу? — воскликнула Нуру. — Я ведь ни в чём не разбираюсь!

— Этого и не нужно. Говори, как они умны, какую радость доставляют тебе их речи, а понимать не обязательно. Ничего, ты посмотришь на нас и научишься.

Уголёк заглянула в комнату, опершись на косяк, и сказала:

— Не знаешь, что говорить — молчи и улыбайся.

Изогнув уголки полных губ, она склонила голову и посмотрела из-под ресниц.