Княгиня Ольга и дары Золотого царства

Скрябка отворила дверь – в избу ворвался такой гвалт, что Эльга невольно встала. Захотелось немедленно затолкать Браню в голбец и накрыть чем-нибудь: безрассудный порыв испуганной матери, какой переживали тысячи и тысячи женщин в подобный миг. Это не был настоящий шум сражения – в нем больше грохота и лязга железа, – но, похоже, перед двором разворачивалась потасовка и давка. Все ее дворовые отроки и челядь собрались возле ворот внутри, вооружившись кто чем. Даже холопы держали дубье. Эльгу начало колотить.

И тут снаружи долетел хорошо ей знакомый звук – рев боевого рога.

Отроки Мистины стояли прочной «стеной щитов» в три ряда, выставив вперед копья. Лезть на копья никто не хотел, но в княгинин тын летели из толпы камни и поленья. Народные метательные снаряды стучали по щитам, иногда задевали головы в шлемах. Чтобы не служить мишенью, Мистина не сел на коня, на котором приехал, а тоже укрылся за щитом. Толпа напирала. Он дал знак трубачу.

Раздался тягучий звук рога, пугающий и будоражащий одновременно.

Толпа ответила ревом, камни и палки полетели гуще.

– Шаг! – крикнул Мистина.

И «стена щитов» двинулась вперед.

– Хей! Хей! – Отроки надвигались на толпу, прижимая ее к площадке святилища.

Видя нацеленные на себя острия копий, которые с каждым шагом придвигались, передние ряды толпы подались назад. Началась давка. Кто-то бежал на площадку, но там не могли поместиться все, а к тому же она кончалась с двух сторон крутыми, заросшими обрывами. Кто-то пытался выбраться на пологий всход, ведущий прочь со Святой горы, кто-то бежал по улице вдоль тынов. Висел крик, будто над полем настоящего побоища.

Наконец крики отодвинулись и постепенно стихли: безоружная толпа разбежалась. Валялись оброненные палки, потерянные шапки, два ножа и кресало, лопнувшие пояса, даже оторванные полрукава. Слава Богу, ни пятен крови, ни мертвых тел.

Отроки Мистины вернулись и окружили двор – воевода опасался, что буяны оправятся и соберутся вновь.

Уже почти ночью явился Святослав: приехал верхом, с тремя десятками своих гридей.

– Видела, что твой бог наделал? – неприветливо бросил он матери. – Говорят, греки княжью мать заколдовали, и теперь у нее черный глаз. У тебя, то есть!

– Святша, сынок, ты в уме? – мягко спросила Эльга.

Как ни хорошо она его понимала, это показалось уже чересчур.

– Я-то в уме! – с досадой ответил Святослав. – Первый раз она рожала – тебя не было, Ригора не было, и все хорошо сошло! Она в тот раз боялась, говорила, как бы Кощей своей доли не потребовал, мы ему тайком жертвы приносили все девять месяцев!

Эльга слегка раскрыла глаза: она этого не знала, а ведь находилась в Киеве почти все то время.

– И помогло! Все сошло гладко. А тут ты приехала, и Ригор, и эти бабы навьи! – Святослав снова ткнул в сторону бывшего чурова кута. – Посылали вас за добром, а привезли вы одно худо!

– Может, греки еще одумаются, – вставил Мистина. – На будущий год приедет посольство…

– В жабу я катал это их посольство! На березовой постельке я его видал – на осиновых дровах, три полена в головах! Вот что! – с усилием взяв себя в руки, Святослав повернулся к матери. – Надо вам пока уехать.

– Куда? – растерялась Эльга.

Она еще после дороги из греков дома не обжилась!

– Ну… хоть в Вышгород. Пока тут все утихнет. А то мне самому придется твой двор дозором обходить, гридей здесь держать, чтоб никто не лез. Не будет тебя здесь – эти клюи пернатые уймутся, остынут. Тогда вернешься.

Эльга сидела молча, переменившись в лице. Ее изгоняют из собственного города. Родной сын. Не укладывалось в голове, что она должна бежать от киевлян, как от бешеных собак – от тех людей, что всего-то лет восемь назад, после Древлянской войны, прославляли ее и понесли бы в лодье на руках до самого верха горы, пожелай она только.

«Отче, прости им, ибо не ведают, что творят», – сказал Иисус на кресте о мучителях своих. Его смерти желали все те, кого Он пришел спасти. И после того все повторялось для многих святых мучеников, встречавших только зло от тех, кому они хотели помочь. Эльга сидела застыв, пораженная тем, как неизбежно путь каждого верующего во Христа повторяет путь Иисуса. И хотя ее не распинали, не били и не жгли, все же те люди русские, кому она хотела принести спасение в жизни вечной, увидели в ней своего врага. Забылись двадцать лет уважения, забылось все хорошее, что она за эти двадцать лет для них сделала.

Даже кровь Вещего не помогла.

Но из этого с непреложной ясностью вставало понимание: эти люди очень нуждаются в Христовой истине.

– Поедем сегодня, – прервал ее мысли суровый голос Святослава. – Я велел лодьи изготовить. Собирайтесь. Мои гриди с Икмошей тут побудут, а как стемнеет, они вас выведут к Почайне и в лодьи посадят. Я буду там ждать. Провожу вас – и назад. Дам знать, как все уляжется.

Эльга поколебалась, но близость прижавшейся к ней Брани заставила принять решение.

– Поедем ко мне в Чернигов! – подала голос встревоженная Володея. – Все равно мне домой пора, нагулялась я по гостям-то! Претибор меня каждый день понукает: поедем да поедем!