Князь Кий

Пугала неизвестность. Со всех сторон человека окружала неизвестность, зловещая и непостижимая. Поля и леса, горы и болота, реки и озера, ночь и день, зима и лето, гром и молния, жизнь и смерть — все покрыто таинственностью, неизвестностью, в которую невозможно заглянуть, которая живет вечно и вечно тревожит воображение человека. Что во всем этом — боги? Почему же прогневались они на полян и на все племена языка словенского? Почему наслали на них напасть — жестокое недоброжелательное племя? Где взять силу, чтобы перевесила гуннскую силу?

— Гунны двинулись! — воскликнул он громко.

Теперь все услышали этот протяжный тяжелый гул. Казалось, будто где-то далеко-далеко гремел гром.

— Да, пошли, — тихо произнес Радогаст. — Пусть спасут нас боги!

Гул становился сильнее, тревожным. Он медленно нарастал и вдруг загремел по всему полю. То из-за леса, словно темное облако, вынырнула орда и помчалась прямо на полянские ряды. Хотя до нее было не меньше, чем два поприща, Кий почувствовал, что под ногами содрогнулась земля.

И тогда Радогаст крикнул:

— Передний ряд, на колено! Закрыться щитами! Выставить вперед копья!

Воины, стоявшие в переднем ряду, вдруг опустились на левое колено, поставили на землю щиты, образовав сплошную стену, наставили против гуннов копья.

— Второй ряд, копья вперед! Щиты — перед собой!

Воины второго ряда встали вполоборота левым плечом вперед, прикрылись щитами, а копья уперли в землю и выставили над воинами переднего ряда.

— Лучники, к бою!

Заколебались два задних ряда. Воины быстро извлекли из колчанов стрелы, наложили на луки.

Кий пристально следил за гуннами. Сначала солнце слепило ему глаза, и он мысленно отметил, что Ернак не отложил атаку на завтра, когда солнце слепило бы гуннов, а начал ее сейчас, хотя и его воины, и кони утомлены. Зато солнце у него было за спиной, а полян ослеплял.

Затем Кий обратил внимание на то, что гунны мчались не лавой, а длинным острым клином. Итак, поляне не имели никакой возможности встретить их тучей стрел, потому что левому и правому крылу стрелять не в кого. Они выстроились плотно, густо, и острый клин орды летел на вытянутый через все поле узенький строй полян, словно копье, словно боевой топор!

У Кия сжалось сердце: разве выдержит полянский строй такой страшный удар?

При этом он подумал, что на стороне гуннов еще и скорость. Тысячи лошадей, разогнавшись, своим весом легко, словно меч тетиву лука, рассекут, разорвут тонкий строй полян…

Все эти мысли промелькнули в его голове молниеносно и сразу исчезли. Нужно было вступать в бой — гунны вот-вот будут здесь!

* * *

Радогаст поправил на левой руке кожаную перчатку, достал стрелу. То же самое сделали воины третьего и четвертого ряда.

— Стреляйте!

Свистнули стрелы, пронзили синей воздух и, словно рой пчел, впились в острие гуннского клина. Пошатнулись и выпали из седел передние всадники, вздыбились и попадали вниз вместе с ездоками несколько лошадей.

Но орду это не остановило. Она, словно ничего не случилось, неслась дальше, копытами коней кромсая и превращая в кровавое месиво тела упавших на землю.

Стрелы летели непрерывно, поражая все новых и новых врагов. Но так же неустанно накатывалась орда.

Кий стоял рядом с Радогастом, стрелял вместе со всеми, а когда увидел, что гунны уже совсем близко, поднял и зажал в руке копье. Острие гуннского клина вот-вот должно врезаться в полянское войско… И тут неожиданно упал воевода Радогаст. Ниц — головой к гуннам.

Кий вскрикнул и наклонился над ним. Стрела вонзилась Радогасту в спину и, пронзив тело насквозь, вышла из груди. Отломив оперение и вытащив из раны стрелу с наконечником, Кий оглянулся. Кто стрелял? Откуда?

Позади поворачивала коней, собираясь в бегство, младшая княжеская дружина. Черный Вепрь, с луком в левой руке, тоже поворачивал коня.

— Проклятье! — воскликнул Кий. — Куда вы?

Но в этот момент вмешался Радогаст. Изо рта у него выбежала струйка крови, он открыл глаза.

— Это моя смерть? — спросил он, взглядом указывая на окровавленную стрелу в руках Кия.

Кий утвердительно кивнул головой:

— Да, тебя ранили.

— Покажи!

Кий поднес стрелу к туманяющимся глазам воеводы. Тот тихо произнес:

— Не гуннская… Наша!.. Отрый наконечник!

Кий вытер железный наконечник о рубашку и подал Радогасту. Воевода прикипел к нему взглядом, и его лицо вдруг исказилось от гнева.

— О, боги! Это же стрела Черного Вепря!

— Черного Вепря? — воскликнул Кий. — Не может быть! Ты уверен?

Страшный грохот заглушил его слова. Кий поднял голову. Гуннский клин врезался на полном скаку в полянский строй. Затрещали под конскими копытами полянские щиты, ужасно закричали воины, засвистели копья, зазвенели мечи и сабли.

Шагов за сто от того места, где лежал раненый воевода, гунны прорвали полянские ряды, и заходя с обеих сторон им в тыл, начали сечу.

Черный Вепрь со своей дружиной бежал к Родне.

Радогаст, кажется, не слышал всего этого — ни грохота, ни криков, ни лошадиного ржания, ни свиста стрел. Он, видно, понимал, что умирает, но страшное открытие придало ему сил, и он крепко сжал руку Кия.