Князь мертвецов 2

— Не буду спорить, но я не рэволюционэр. — не дал перебить себя Карпас. — Если хочу вести дела, должен искать связи и соратников среди тех, кому законы и порядки дозволяют больше всех. Только вот я — иудей, — он поднялся и подошел к окну и заговорил тяжело и глухо, не отрывая взгляда от цветного витражного стекла. — Говорят, деда нынешнего царя, Николая I Даждьбожича, как-то упрекнули, что мы, евреи, в империи прав не имеем, а в Туманном Альвионе с евреем Дизраэли, графом Биконсфильд, даже альвийские лорды свой норов придерживают. На что император сказал: когда еврейское местечко перестанет означать нищету, грязь и безграмотность, а евреи его империи станут такими, как тот альвионский граф-еврей, то и права получим такие же. Теперь у нас есть образование, манеры, почтенные профессии. Мы не только уличные музыканты, сапожники и портные — не в обиду, юный Альшванг. — но и учителя, адвокаты, фабриканты. И теперь нас ненавидят. Те самые люди, что когда-то презирали. Если мы богаты — нас зовут кровопийцами, если бедны — грязными попрошайками. Нам нельзя жить, где мы хотим, нельзя учиться, нельзя участвовать в правлении. Нас даже в земство не дозволено избирать, как всех, а только назначать волей губернатора, если тот найдет, что с жида взять, — он скривился. — А когда наши юноши и девушки, не найдя себе места нигде, идут в рэволюционэры, то говорят, что мы разрушаем империю.

— И что вы хотите? — Митя откинулся на спинку дивана.

— Для себя? Сперва — стать миллионщиком, — Карпас вернулся в кресло и пристально уставился на Митю. — И может быть, сделать таковым и вас. Полагаю, Новая Кровь и новые деньги смогут поладить друг с другом. Я вам пригожусь, и давить на вас, в отличии от давних питерских богатеев со связями, тоже не смогу.

— А что потом? Когда вы станете миллионщиком? — настороженно спросил Митя.

— Потом… — протянул Карпас. — Вы уже сейчас сделали Йоэля дворянином.

— Снова — свои источники? — вздернул бровь Митя.

— Юный Альшванг сказал, — в тон откликнулся Kapпac. — Может, это и удивительно для нынешних хозяев империи, но я тоже хочу! — и он заговорил быстро и горячо. — Дворянства для моих будущих сыновей. Или офицерского звания — и чтоб ради этого им не приходилось отрекаться от веры своих отцов. Чтобы они не боялись, что из студентов выгонят, а могли стать профессорами! У меня чудесная жена — умная и прекрасно образованная женщина, делающая для города много добра. Любая другая была бы уже представлена губернатору, но не она. Потому что вера неправильная. — он скривился.

— А еще говорите, не рэволюционэр! — Митя даже отпрянул. — Я верю, что ваша жена чудесная дама, но не можете же вы и впрямь желать… Право, это так же невозможно, как… как… член Государственного Совета из диких башкирских кочевников, или фрейлина двора из эвенкских охотников!

— Почему? — тихо спросил Карпас. — Потому что дикие? Или потому, что башкирские? Если у нас даже шанса нет стать в империи чем-то большим, чем бесправные подданные, зачем нам эта империя вовсе?

— То, что вы говорите — это похуже, чем господа-нигилисты с их бомбами, — растерялся Митя. — Я не могу вам этого обещать! Я даже представить всего этого не могу!

— Что ж, — Карпас помолчал. — Вы меня выслушали — это уже больше, чем я получил бы от любого из князей старшей Крови. Мы привыкли терпеть и не станем добиваться всего и сразу. Вы не просили награды, когда, не щадя себя, защищали моих соплеменников.

«Да я там случайно оказался!» — почти в панике подумал Митя.

— Я тоже готов помочь, чем смогу.

— И чем же?

— Для начала — сведениями с петербургской биржи, где вот прям сей же час чудовищно упали ценные бумаги Екатерининской ветки железной дороги, Брянских сталелитейных заводов и «Южно-Русского днепровского металлургического общества». Последние так и вовсе почти обесценились, чуть не по цене самой гербовой бумаги идут.

Рядом судорожно вздохнул Ингвар, а сам Митя почувствовал, как у него дыхание перехватывает. Сердце глухо стукнуло, и забились часто-часто, а в груди смерзся ледяной ком.

— Шшшурх! — от кончиков пальцев по изогнутой ручке чашки побежала чернота и крак! Чашка, уже без ручки, шмякнулась о блюдце, расплескивая чай. На руках Мити остался черный прах с белыми крошками фарфора.

— Надо же, как интересно… — протянул Карпас. — Что ж, я всегда полагал, что здоровая склонность к авантюрам, если держать ее под строгим контролем разума и расчета, может быть весьма полезным качеством, — он смотрел на Митю как человек, узнавший некий давно интересовавший его секрет — и улыбка подрагивала в уголках его губ.

— Что вы имеете в виду? — Митя отчаянно старался сохранить лицо — хотя его бросало то в жар, то в холод, а в голове звучал лишь неумолчный вопль: «Всё пропало! Пропало всё!»

— Что надо покупать! — подавшись вперед, заговорщицки прошептал Карпас. — Пока кое-кто там, в столицах, дожидается, что разоренные набегом владельцы здешних заводов вот-вот отдадут свои ценные бумаг за бесценок.

— Я все равно не понимаю, — растерянно поглядел на него Митя. Правда, в этой растерянности было немало надежды.