Князь Меттерних. Человек и политик

Дочь Клеменса и Элеоноры Леонтина Шандор подала идею искать убежища в Англии. Добраться до острова оказалось непросто. Предстояло проехать по железной дороге через несколько стран. Для привыкшего к комфортному бытию князя, который приближался к 75-летию, и тяжело больной Мелани путешествие стало серьезным испытанием. Причем даже не столько из-за непривычных физических нагрузок, сколько из-за постоянного нервного напряжения. На охваченной революцией территории Австрийской империи отставной канцлер мог быть схвачен ненавидевшими его революционерами. Супругам пришлось пережить немало тревожных дней.

Так, 23 марта они, «крадучись подобно ворам» (по выражению Мелани)[1122], сошли с поезда на последней станции перед Прагой, где появляться было весьма рискованно. Затем пришлось платить тройную цену, чтобы продолжить путешествие на конной тяге. Добравшись в конце концов до Ольмюца, княжеская чета не обнаружила там слугу графа Рехберга, который должен был дожидаться их с деньгами.

Клеменс держался стоически, сохранял спокойствие и доброе расположение духа, что служило утешением как обычно опекавшей его жене. В Теплице Клеменс и Мелани прибыли с паспортами на имя фон Майеров. Тем не менее на вокзале их узнали, но встретили весьма почтительно. Раздался даже чей-то громкий приветственный возглас.

25 марта князь и княгиня добрались до Дрездена. Австрийский посланник снабдил их новыми паспортами на имя господина и госпожи Матье. Здесь же их нашел Клеменс Хюгель с ротшильдовским аккредитивом. До Лейпцига супругов сопровождал английский посланник при саксонском дворе Форбс.

Нетрудно представить настроение Клеменса, когда он в столь жалком качестве беглеца проезжал по местам своих былых триумфов. Слабым утешением мог, пожалуй, послужить эпизод, когда на постоялом дворе вблизи голландской границы его приняли за изгнанного короля[1123].

30 марта Меттернихи прибыли в Голландию. Князь немедленно поставил об этом в известность короля. На сей раз, естественно, не было торжественного приема. Но супруги наконец смогли отдохнуть. А 20 апреля Меттерних в третий раз в своей жизни ступил на берег Британии.

II

Впервые Клеменс побывал на острове двадцатилетним фанфаронистым юнцом с непомерными, но весьма неопределенными амбициями. Хотя позже он и уверял, что уже тогда начал изучать политическую жизнь Англии, на самом же деле его гораздо больше привлекали прелести жизни «веселой старой Англии».

Вторично Клеменс высадился на Альбионе в составе венценосно-вельможного десанта, в качестве «министра иностранных дел Европы», праздновавшей победу над Наполеоном. Тогда он чрезвычайно искусно провел важную дипломатическую партию, навсегда очаровал принца-регента, будущего Георга IV.

На сей раз он оказался в незавидной роли политического изгнанника. По иронии судьбы князь нашел убежище в стране, чьи конституционные порядки, а в особенности парламентскую систему, он считал противопоказанными континентальным государствам Европы. Пикантности появлению Меттерниха в Англии придает и то обстоятельство, что незадолго до собственного бегства князь выступал за ограничение права на политическое убежище и, наоборот, за расширение возможности для экстрадиции. В революционной эмиграции он всегда видел своего злейшего врага. Теперь же он сам оказался политэмигрантом, правда, контрреволюционным. Однако, учитывая особенности психологии князя, нетрудно предположить, что подобные параллели на этот счет просто не могли прийти ему в голову.

Если бы не случайная задержка британского судна, Меттернихам пришлось бы приплыть в Англию в компании с графиней Ландсфельд, а проще говоря, со знаменитой фавориткой баварского короля, танцовщицей Лолой Монтес, тоже ставшей жертвой революции. «Я благодарю Бога, — писал князь, — за то, что он уберег меня от встречи с ней»[1124].

Уже на третий день жизни в британской столице, испытывая чувство облегчения от только что пережитых невзгод, Клеменс пишет очередное послание своей дочери графине Леонтине Шандор: «После 48 часов пребывания здесь у меня такое ощущение, что с тех пор как я вступил на английскую землю, прошло не 34 года, а всего лишь такое же количество дней»[1125].

В Лондоне Меттернихи присоединились к весьма почтенной компании изгнанников. Достаточно назвать Луи-Филиппа, Гизо, принца Вильгельма Прусского. Пальмерстон явно не в восторге от наплыва подобных эмигрантов. Их скопление в британской столице вызывало у него ассоциации с международным конгрессом. В письме лорду Минто Пальмерстон язвительно заметил по поводу прибытия Меттерниха: «Для континентальной Европы было бы счастьем, если бы такое событие свершилось бы несколькими годами раньше. Но лучше поздно, чем никогда»[1126]. Все же 30 апреля Пальмерстон нанес визит своему старому недругу. Во время их беседы, как утверждала Мелани, ни слова не было сказано о политике.