Князь Меттерних. Человек и политик

Чтобы держаться на высоте положения, Клеменс вникает в суть и детали британской политики, столь не похожей на весь его предшествующий опыт. Сохранившийся интерес к жизни, абсолютная уверенность в себе поддерживают его силы, позволяют легче переносить немалый возраст. 15 мая 1849 г., в день 76-летия, он так описывал свое состояние: «Сегодня я завершаю первый год после трех четвертей века. К счастью, на меня давит не возраст, но я ощущаю давление шестидесяти лет социальной революции, во время которой я должен был посвятить свою жизнь делу, успех коего зависел не от индивидуальных усилий, а от эпохи». Особенно эффектен заключительный пассаж: «Инстинктивно еще в семнадцатилетнем возрасте я догадывался о том, что позднее как истину или заблуждение мне позволил познать опыт. И участь человека в моем положении была участью пророка, проповедующего в пустыне. Я повседневно вижу людей, удивляющихся моему спокойствию; оно — естественное следствие чистой совести и его не стоит считать заслугой»[1141].

Конечно, и на него находили приступы тоски, но не столько по Вене, сколько по Йоханнисбергу. Вообще в нем парадоксальным образом жизнелюбие, «талант к счастью» сочетались со склонностью к депрессиям.

Здоровье все-таки сдавало. 15 июня 1849 г. Клеменс почувствовал сильнейшее головокружение. Черты его лица настолько изменились, что Мелани стало страшно. Несколько таких приступов пережил он и в июле. Герцог Веллингтон прислал на помощь князю своего испытанного врача. Выздоровлению Меттерниха, видимо, поспособствовало «милостивое» письмо от молодого кайзера Франца Иосифа I.

Тоска по Рейнланду и Вене смягчалась благодаря тому, что в Англии князь чувствовал себя на редкость комфортно как в чисто житейском, так и в политическом смысле. Оказалось, что английский стиль жизни подходит его темпераменту. Да и в британских тори он нашел столь близких по духу людей, что порой чувствовал себя едва ли не одним из них.

«Мой круг, — писал князь своей дочери Леонтине в июле 1848 г., — состоит из людей с прочным моральным характером; партия, к которой они принадлежат, не довольствуется салонами или беседами tȇte-a-tȇte, а играет свою роль в парламенте»[1142]. Видимо, спохватившись, как бы его слова не были истолкованы в пользу парламентаризма, Клеменс подчеркнул, что он не имеет ничего общего с этим полем битвы и теперь его жизнь протекает в той сфере, где решаются главным образом моральные вопросы.

Англия для Меттерниха — «обсерватория, представляющая двоякий интерес: это единственное место, которому всеобщие потрясения не создают непосредственной угрозы, и одновременно оно соединяет в себе элементы, составляющие основанную на порядке свободу, т. е. единственно возможную свободу, которая как раз является противоположностью либерализму, тяготеющему над континентом»[1143]. Наряду с порядком, одобрительно отметил князь, англичане считают предпосылкой свободы и право.

Главным образом порядком и правом объясняется индустриальный рост, национальное богатство Англии. В этой стране, подчеркивает отставной канцлер в очередном письме Леонтине, «господствует похвальное стремление все сохранять. Такой дух проникает во все слои населения, он дает о себе знать в отношении ко всем установлениям и обычаям и образует основу того, что можно назвать аристократией и что представляет собою нечто иное, чем об этом принято думать на континенте»[1144]. «Английская аристократия, — делится своими наблюдениями князь, — это не дворянство, но она опирается на консервативный принцип и соответствующий ему дух, воодушевляющий все классы»[1145]. Поэтому в Англии аристократов больше, чем дворян, и они упорно сопротивляются всякого рода уравнителям. Приобщиться к аристократии британского типа можно и за те или иные заслуги. Это князь называет «полезным равенством». Его антипод — «равенство в нищете»[1146].

Высокую оценку экс-канцлер дает политическому искусству британского правящего класса, прежде всего его умению справляться с внутренними врагами, в данном конкретном контексте — с чартистами. Британский правящий класс он ставит в пример своим венским преемникам: «Я желал бы, чтобы бездарные венские властители побывали здесь и поучились бы тому, как в этой стране, где господствует полная свобода, подавляют разнузданность, эту полную противоположность свободы»[1147]. «В этой стране, — имея в виду Англию, с нескрываемой гордостью констатирует князь, — прекрасно усвоен мой девиз: „Сила в праве“»[1148].